двор то и дело захаживали сторожевые стрельцы, долго сидели, судачили промеж собой, пили пиво и квас. Речи в большинстве своем вели злые - жаловались на недоплату жалованья да на то, что в связи с тревожным положением начальство запретило заниматься мелкой торговлишкой и промыслами.
«Этак скоро все к Самозванцу подадутся!» - послушав разговоры стражников, подивился Иван и осторожно поинтересовался, каким образом лучше добраться… гм… хотя бы до Кром бедным монасям.
- До Кром? - ухмыльнулся один из стрельцов - длинный мосластый мужичага. - К самозванному царю собрались, иноки?
- Что ты, что ты, окстись! - перекрестясь, замахал руками Иван. - Паломники мы во Святую землю.
- Паломники… - угрюмо протянул стрелец. - Ну, за нас хоть во Святой земле помолитесь, паломники… А под Кромы третьего дня отряд царев вышел - на помощь воеводам Голицыным. Ежели поспешите - догоните.
- Благодарствую, - выйдя из-за стола, Иван смиренно поклонился стрельцам и, еще раз осенив себя крестным знамением, пошел в людскую - будить своих.
Митрий уже поднялся и задумчиво смотрел в затянутое бычьим пузырем окно (что уж он там видел - Бог весть), а Прохор еще вовсю храпел, развалившись на широкой лавке и подложив под голову ветошь.
- Ну? - услыхав шаги, обернулся Митька.
Иван еле сдержал смех - парень и вправду сильно походил на монаха: смуглое худое лицо, длинные темно-русые пряди, только вот глаза смотрели вовсе не благостно.
- Стрельцы сказали - третьего дня отряд государев под Кромы отправился. Нам бы к ним пристать - все от разбойных людишек спасение.
- Третьего дня, говоришь? - Митрий почесал голову. - А догоним?
- Догоним, - засмеялся Иван. - Сам знаешь, как войска ходят - нога за ногу цепляется. Там постоят, тут пограбят, а где и девкам подолы задерут.
Разбудив Прохора, так порешили: идти за войском немедля. Расплатились за ночлег, попили поданного хозяином постоялого двора молока да, помолясь, вышли.
Серая, хорошо утоптанная дорога вилась меж заснеженных холмов, покрытых смешанным лесом, кое-где виднелись соломенные крыши деревенских изб. Кому принадлежали деревни, парни не знали, вовсе и не интересно это им было, гораздо больше интересовало другое - где бы переночевать, перекусить, обогреться?
В полдень остановились у леса, на опушке с черными следами кострищ. Развели костерок, натаяли в котелке снегу, разболтали муку с вяленым мясом. Не сказать, чтоб шибко наваристая получилась «болтушка», но ничего, есть можно. Приятели перекрестились и, присев на обрубки деревьев, достали ложки.
Оглушительный звук выстрела вдруг разорвал тишину. Насквозь прошибив котелок, пуля ударилась в старую, росшую рядом осину, в ней и застряла. Парни, не сговариваясь, кинулись в снег и поползли в разные стороны.
- Куда?! - ехидно осведомились из лесу… Нет, голоса уже звучали не в лесу, а здесь, рядом. Звучали с угрозой, неласково:
- А ну, подымайтеся, голуби! Монаси, мать ити.
Приказание тут же подкрепили делами - черная злая стрела, дрожа, вперилась в снег перед самым носом Ивана. Да уж, с такими аргументами не поспоришь. Что ж, поглядим, что за тати…
«Паломники» молча поднялись на ноги. Из леса на опушку уже вышли человек десять, а то и поболе, одетых довольно бедно - поношенные армячки, полушубки, овчины; на головах - треухи, а у кого и просто войлочные татарские шапки; только один - в сапогах, остальные - в лаптях с онучами либо в кожаных постолах-поршнях. Тот, что в сапогах, - дюжий мужичага с растрепанной пегой бородищей и недобрым взглядом - держал в руках дешевую фитильную пищаль, фитиль, кстати, тлел, а курок был на взводе. Остальные никаких самопалов при себе не имели, зато почти у каждого торчал из-за спины лук. Ни саблей, ни палашей Иван тоже не заметил, одни ножи, правда - увесистые, длинные… Ну, попали… Впрочем, не так уж и много этих разбойничков. И луки они зря убрали, зря. Самый опасный, конечно, тот, что с пищалью… Вот к нему и подойти, подобраться.
- Что ж вы творите, люди добрые? - раскинув в стороны руки, Иван шагнул к пищальнику. - Бедных монасей изобидели! Не по-христиански то, не по-христиански.
- Стоять! - качнув ружьем, жестко приказал главарь и, бросив взгляд на своих татей, жутко оскалился. - Я же сказал - луки не убирать!
- Так ить их всего трое, Крыжал!
Крыжал… Интересное имечко. Наверное, от польского слова «крыж» - крест. Они что, поляки? Нет, не похоже, да и откуда здесь взяться полякам? Хотя… Путивль и Кромы на так далеко, а самозванцу сильно помогают поляки. Целые отряды у него. Правда, говорят, то не короля Жигимонта рати, а бояр его. Чудно - бояре польские (магнаты называются) сами по себе войска держат и куда хошь отправляют. Чудно.
Разбойники между тем взяли всех троих в круг. Один - седобородый востроглазый дедок - подошел к атаману:
- И что с имя делать будем? Посейчас казним аль поведем в деревню?
Митька не выдержал:
- Да за что же вы нас казнить-то собрались, ироды?
И, тут же получив прикладом пищали в бок, согнулся, замолк. Лишь тихонько прошептал:
- Сволочи.
- Молчать, псы! - Зыркнув глазами, главарь повернулся к деду. - Конечно, в деревню поведем, нешто мы тати какие? Там и судить будем.
- А судить дьяки должны! - негромко заметил Иван. - И вообще - долгое это дело.
- Ничо, - Крыжал ухмыльнулся и угрожающе повел пищалью. - Мы и сами сладим, не хуже дьяков.
Связав пленникам руки, разбойники повели их в лес. Шли недолго, может, версты две, много - три, пока за черными ветвями деревьев не показалась деревня, вернее, большое - в десяток дворов - село. Идущих уже заметили - к татям со всех ног бежали мальчишки.
- Пымали, дяденька Крыжал?! Пымали?! - радостно кричали они.
Некоторые остались идти с татями, а иные с криками унеслись в деревню:
- Радостно! Радостно! Наши разбойных монасей ведут!
На крик сбежался весь сельский люд - старики, женщины, дети. Все громко орали, дети кидали в пленников снег и палки.
- Вот аспиды! - Прохор погрозил ребятишкам. - Ужо, прокляну!
- Этих пока в пелевню, - оглянувшись, распорядился Крыжал и направился в богатую избу с четырехскатной - вальмовой - крышей, крытой серебристо блестевшей дранкой. Собственно, эта изба, пожалуй, единственная во всем селении, заслуживала названия дома, все прочие избенки казались просто полуземлянками - маленькие, черные, курные, не избы - берлоги медвежьи, лишь сквозь узкие волоковые оконца вьется синий угарный дымок. И как в такой избе вообще жить-то можно? Жуткая нищета, одно слово.
Пелевня - сколоченный из толстых досок сарай для мякины и соломы - оказалась довольно просторной, правда, чуть покосившейся от времени и налипшего на крышу снега. На земляном замерзшем полу там и сям виднелись остатки соломы, а в общем-то сарай был пуст.
- Ну, - едва затворилась дверь, вскинул глаза Митрий. - Что делать будем?
Прохор усмехнулся:
- Ну, ясно что - выбираться надо. Мужики-то про какой-то суд говорили. Интересно.
- Интересно ему, - Митька хмыкнул. - Как бы нам весь этот интерес боком не вышел. Ты-то что молчишь, Иване?
- Думаю, - усмехнулся в ответ московский дворянин. - Прохор, ты, чай, не разучился кулаками махать?
- Не разучился. А что?
