Иван неожиданно рассмеялся:
- Ты губы-то не дуй, парень! В словах тех доля правды есть. Вот я. К примеру, не так давно на Тихвинском посаде живу, а и то заметил - люди здесь, по сравнению с теми же ярославичами, москвичами, владимирцами, куда как свободнее себя ведут, несмотря на то что каждый обители платит. И окна в домах делают на манер немецких, и мебель - не одни сундуки да лавки, многие и бороды бреют, и платье шведского покроя носят, и себя уважают - подойди-ка, хоть и монастырский служитель, обратись непочтительно - могут и в морду!
- Уж это само собой, - улыбнулся Митрий. - Если есть за что - обязательно в морду зарядят, спроси хоть у Прошки.
- Да, тихвинцы - народ ну если и не свободный, то себя таковым чувствующий! Мне кажется, все потому, что они мир иначе видят. Много с иноземцами знаются, много ездят. Для тихвинского купца, хоть и мелкого, летом в Стокгольм смотаться - все равно как за угол помочиться сходить. И шведы для вас вроде как и враги, а вроде и партнеры торговые. Не поймешь!
- Так мир-то, Иване, он разный. Не простой, сложный.
- Вот то-то и оно, что вы именно так и мыслите! - Иванко хлопнул себя ладонями по коленкам. - А на Москве вовсе не так! Там - не для всех, правда, но для очень многих - мир просто устроен: есть Святая Русь, и есть поганцы - немцы-латынники. На Руси все правильно, все справедливо, а в иных странах, соответственно, погано. И ездить-то туда - грех страшный, как и с иноземцами знаться.
- Чудно! - удивился отрок. - Нешто и впрямь так?
- К сожалению, так, Митрий. Думаю - и не я один - нехорошо то. Нечего от иных стран закрываться. Согласен, порядки там странные, во многом нам непонятные, но ведь и хорошее есть, чему и поучиться не грех. Вот, к примеру, хозяйство…
- Э, Иване, - Митька замахал руками. - О хозяйстве ты не говори, даже и сравнивать нечего. Был у меня знакомый свей, Карла Иваныч, ну, который книжку подарил, так мы с ним много беседовали. В той же Швеции весна, лето, осень теплые, без заморозков, а у нас? Бывает, в начале апреля снег сойдет, а бывает, лежит еще и в мае. Или вообще - сначала теплынь, а потом вдруг морозец грянет! А про последнее время я уж и не говорю…
Иван усмехнулся:
- Думаю, и в Швеции в последнее время не слаще. Урожай плоховат, иначе зачем наш хлеб покупать собрались? Акинфий Козинец ведь им продать хочет. Вот только через кого? Старый таможенник не согласился помочь, за что и поплатился, а вот новый… Они, Митрий, нового обязательно прощупывать будут.
- А могут ведь и в обход таможни!
- Могут, конечно… Но это больше возни. Стражи стоят и в Сермаксе на Свири-реке, и в Орешке, у выхода с Нево-озера. Как на карбасах проплыть? Была бы Корела шведской, тогда ясно, спустились бы по Ояти да через озеро и махнули. Красота! Но вот только Корела-то нынче не шведская, наша! Значит, и незачем им туда идти, значит, один путь у лиходеев - по Свири через Сермаксу, дальше - по озеру, через Орешек, а там везде стража! Без таможенной грамоты не проедешь! Да и грамота нужна особенная - чтоб не сунулись проверять, что везут. На Руси голод, царь Борис Федорович строго?настрого хлеб за рубежи продавать запретил. А лиходеи эти что вытворяют? Людям сеять нечем, а они зерно возами вывозят! И ведь это только первая ласточка!
- Угу, - согласно кивнул Митрий. - Тогда они должны карбасы нанять. Ежели, конечно, с корабельщиками свейскими не договорились.
- Не думаю, чтоб договорились. Свеев-то на границах ой как проверять будут! Зачем им лишний риск? Нет, Акинфий на свеев сам выходить будет, а значит, ты, Митрий, прав - и баркасы ему понадобятся, и лоцман. Много на посаде лоцманов, что свейский путь знают?
- Полно.
- Вот видишь. За каждым не проследишь. А вообще, где мореходный народ по вечерам собирается?
Митька ухмыльнулся:
- Ясно где - в корчме у Бастрыгина либо на Кабанова улице, в царевом кабаке.
- Славно! - Иванко потер руки. - Вот туда-то я сегодня и отправлюсь.
- Смотри не упейся там, - пошутил Митрий и уже серьезным тоном добавил: - И не худо б было Прошку с собой взять, для верности.
- Ну уж, - скривив губы, Иванко поправил на поясе нож. - Как-нибудь и своими силами обойдусь.
- Смотри-и-и…
Простившись, Митька покинул постоялый двор и первым делом направился в гостевую избу Введенского монастыря, навестить сестрицу Василиску, ну а уж от нее планировал пойти на торжище, поискать Онисима… и в Большой монастырь неплохо было б зайти, так, на всякий случай.
Вечер выдался дождливым, серым. Вроде бы до полудня небо было лазурным, чистым, и вдруг к вечеру на2 тебе - появились поначалу маленькие облачка-тучки, быстро собравшиеся в сожравшую небо синь. Ждали грозы, однако ничего подобного не было: не гремел гром, не сверкали молнии, а просто полил дождь и лил весь вечер, мелко, нудно и не переставая. Иногда, правда, почти прекращался, словно сбираясь с силами, чтоб немного погодя хлынуть опять. Дороги быстро раскисли, превратились в месиво из песка и глины, в многочисленных лужах, довольно похрюкивая, разлеглись свиньи - дождь-то был теплый, грибной.
Сквозь призывно распахнутую дверь царева кабака пробивался тусклый свет дрожащих свечей. Прямо над дверью был прибит известный всякому питуху кабацкий знак - еловая ветка. Под навесом, у коновязи, топталось с полдесятка лошадей, там же стояли и слуги, болтали, по очереди прикладываясь к большой плетеной баклажке.
- Эй, православные, - сворачивая с улицы, обратился к ним Иванко. - Царев кабак здесь ли?
- Здесь, здесь, - закивали парни. - Эвон, ворота распахнуты.
Поблагодарив, Иван поправил на плечах суконную однорядку и, сняв шапку, вошел в питейное заведение. Изнутри кабак оказался довольно просторным, с украшенной поливными изразцами печью - чтобы зимой питухи не мерзли - и тремя длинными столами, сколоченными из крепких досок. Вдоль столов стояли такие же крепкие скамейки, к стенам были прибиты лавки, на которых, впрочем, никто не сидел, а каждый вновь входящий сбрасывал туда мокрую одежку - кафтан или армячишко, - оставаясь до неприличности раздетым - в зипунах и рубахах. Впрочем, подобные вольности здесь, кажется, никого не смущали.
Иван тоже сбросил мокрую однорядку и, одернув полукафтан, скромненько присел в уголку, заказав целовальнику перевара. Кроме перевара - вещицы жутко хмельной, кою гнали чуть ли не из навоза, - никакого другого напитка в кабаке не было, что и понятно: цареву водку, квасы, медовухи - все делали из зерна, а зерна-то в нынешние времена было мало - неурожаи, голод. Вот и пили питухи что придется.
Сивоволосый служка живо спроворил новому посетителю глиняную кружку ядреного напитка и маленькую мисочку кислой прошлогодней капусты - зажевать. Больше никакой еды в кабаках не полагалось, хочешь щей похлебать - иди в корчму или на постоялый двор, а сюда не есть - пить приходят. И пьют крепко! С того питухам разоренье, а царевой казне прибыток, о том присмотрщик за кабаком заботится, не красть да питухов не обирать обещав, на чем и крест целовал, клялся, оттого - целовальник. А в помощниках у него юркие парни - кабацкая теребень - они и перевар подливают, и капустку подносят, а если кто перебрал, так и домой отведут за особую плату. Пока, правда, перебравших вроде бы не наблюдалось, рановато еще… хотя, нет, вроде бы похрапывал кто-то под лавкой, определенно - похрапывал.
За столами сидело уже десятка полтора человек, судя по одежке - мелкие купцы, припозднившиеся с торгов однодворцы, артельщики - плотники или мастеровые. Наверняка имелись и лоцманы, и матросы с баркасов, оставалось лишь их выявить да разговорить, зацепиться языками. Денег пока вроде хватало… Иван тяжко вздохнул, вспомнив это «пока». Чего душой кривить - деньги таяли, как снег жарким майским днем. Ну, на прожитье да на пропитание, положим, уходило немного, зато отбить все претензии Введенского монастыря к Митьке и Василиске стоило немаленьких денег. Да, выданное дьяком разбойного
