Огромный полосатый зверь о двух головах, ощерив дышащие смрадом пасти, косился на Ивана двумя парами злых, круглых, словно плошки, глаз, бил хвостом, садился на задние лапы и наконец, подобравшись поближе, прыгнул. Иван бросился в сторону, побежал по густой высокой траве, чувствуя за плечами смрадное дыхание зверя. Вроде и бежал изо всех сил, так, что не хватало дыхания, а оказалось - стоял на месте, не сдвинувшись ни на шаг. А зверь все ближе, ближе, вот как сейчас прыгнет, навалится, вонзит острые зубищи в шею… Из последних сил Иванко дернулся вперед, побежал, словно бы заскользил над травою, да так, что душа радовалась, - все быстрее, быстрее. Зеленое небо искрилось золотистыми сполохами, вокруг росли какие-то папоротники, колючие кусты, елки, а впереди… впереди ждала пропасть, срывающаяся глубоко вниз золотым водопадом. В водопад этот со всей-то скорости и ухнул Иван, провалился, увлекаемый сильным течением, заколотил ногами, пытаясь выплыть - ан никак не получалось - густая, словно ягодный сироп, вода подступила к самому горлу, влилась внутрь, так, что стало невозможно дышать… Иван дернул головой…
И проснулся, больно ударившись о каменную стену. Пришел в себя, сел, пошуршав свежей соломой. Ужасно болела голова, прямо раскалывалась - ну, это ясно от чего, не от тигрища двухголового, от другого зверя, зеленого. Кое-как припомнив вчерашнее, юноша застонал, обхватив голову руками. Посидел так немного, чуть отошел, осмотрелся. И вздрогнул, увидав слева от себя безмятежно храпящего парня. Молодой, белобрысый, с узким приятным лицом, явно знакомым с бритвою, парень был одет в узкие порты и белую, распахнутую на груди рубаху. На ногах - высокие сапоги-бахилы, пояс чудной, немецкий, с большой ярко начищенной пряжкой. В левом ухе - пиратская серьга-кольцо. Вообще, видок-то не русский. Швед, что ли? Или ливонский немец?
Иван присмотрелся и заметил на груди парня крест. Свой крест, православный. Значит, русский… Господи, да это ж Терентий-лоцман!
- Эй, Терентий! - Иван затормошил нового знакомца. - Вставай, просыпайся, паря!
- А? - Терентий заморгал глазами. - Гутен таг, герр…
- Сам ты хер! - озлился Иванко. - Что, со вчерашнего вообще ничего не помнишь?
- Так, кое-что, - привстав, признался Терентий. - Ух, как башка трещит. Чем это нас вчера опоил тот проклятый целовальник?
- Переваром, чем…
- Эх, кваску бы сейчас холодненького или, лучше, пива… Мы, вообще, где?
- Спросил… - Иван усмехнулся. - Я почем знаю?
Оба с интересом осмотрелись. Узилище - а именно так, скорее всего, и можно было назвать этот каменный мешок - оказалось довольно комфортным: на земляном полу лежала свежая солома, источавшая запахи медвяного клевера и мяты, высоко, почти под самой крышей, имелось забранное решеткой окошко, довольно большое, сквозь которое в узилище проникали яркие лучи солнца. В общем, нельзя было сказать, что приятели томились в темнице… не в темнице, но томились, точно. Впрочем, сами виноваты - нечего было так пить, причем неизвестно что.
- А вон - дверь, - показав пальцем, прошептал Терентий. - Открыта, кажется.
Иван почесал голову:
- Ну, раз открыта, так пойдем выйдем, что ли?
- Пошли, - вставая на ноги, согласился лоцман. - Может, там у кого квасок есть?
Приятели подошли к полуоткрытой двери и, немного постояв, осторожно высунули головы в щель.
- А, питухи! Проспались?
Прямо напротив двери, за залитым солнцем столом, в небольшом креслице сидел веселого вида монашек в черном клобуке, седенький, с острой небольшой бородкой, всем своим видом напоминавший постаревшего ангела, - аж лучился добротою и умилением. Впрочем, в черных живеньких глазках чернеца сквозила изрядная доля насмешливости.
- Проспались, отче, - осторожно ответствовал Терентий. - Встали, глядим, дверь-то открыта…
- А чего вас запирать? - рассмеялся монах. - Разве ж вы тати какие? Ну, упилися, со всяким бывает. Виру за пианство свое платить готовы?
- Готовы. - Лоцман скорбно повесил голову. - Куда ж деваться?
- Вот и молодцы. - Монашек потер ладошки. - Тебя, Терентий-лоцман, я знаю, а вот дружок твой кто? Эй, парень, тебя спрашиваю!
- Иван я, приказчик.
- С тебя, Иван-приказчик, на первый раз - две денги, что значит - одна копейка. Чай, найдется копейка-то?
- Да найдется…
- И славно.
В этот момент в дверь - не в ту, что вела в узилище, а в другую, уличную, - почтительно постучали. То есть, сказать по правде, стучавший хотел сделать это почтительно, только получалось-то у него не очень - то и дело срывался на такие удары, что дверь едва не срывалась с петель.
- Ась? - приложив руку к уху, монашек повернулся к двери. - Входи, мил человек, неча ломиться-то!
Дверь отворилась, и на пороге, смущенно комкая в руках снятую шапку, возник Прохор.
- А, Проша! - обрадовался монашек. - Слыхал про твое усердие, слыхал. Тако б и все послушники. Гляди, скоро рясофором станешь. Да ты садись, не стой, сейчас я этих питухов выгоню. Чего заглянул?
- Не знаю, как и сказать-то, отец Гермоген…
- Да говори, говори, чего уж!
- Эти-то двое, - Прохор кивнул на «питухов», - дружки мои. Я их тут ночесь и положил, в башенке, думаю, к утру проспятся, как раз и разбужу, а тут и ты, отче, пожаловал…
- Ах, дружки?! - Монашек дружелюбно улыбнулся. - Вот оно что, значит. Ну, это же совсем другое дело! А я-то их наказать хотел, ну, раз уж дружки, то пущай так идут… Но смотрите у меня, - отец Гермоген погрозил пальцем, - больше так не пианствуйте, грех то!
- Не будем, отче! - разом заверили оба «питуха».
- Ну, идите, Господь с вами. Проша, давно попросить хотел, ты б мне дровишек поколол да принес в келью.
- Сладим, святый отче, нешто велик труд?
- Да и печечку бы к зиме переложить не мешало.
- Переложим.
- Вот и славненько, славненько. Ну, да хранит тебя Боже!
Простившись с дружелюбным отцом Гермогеном, все трое вышли на улицу. Ах, какое утро стояло! Солнечное, веселое, с ласковым ветерком, качающим ветви растущих в монастырском саду яблонь, со стрекотаньем кузнечика в разнотравье и радостной песней иволги в малиннике почти у самой реки. По синему небу медленно проплывали величавые облака, отражаясь в коричневатой речной водице, на противоположном берегу, на мостках, бабы, подвернув подолы, полоскали белье.
- Эх, хорошо-то как! - не выдержав, Иванко раскинул руки. - И храм красив, и звонница, и речка… А воздух какой медвяной - так бы и пил.
- Да, я вам тут припас одну корчажку, - как бы между прочим произнес Прохор. - Эвон стоит, в лопухах.
- Корчажку? - живо заинтересовался лоцман. - А что в ней?
- Так ты иди, попробуй.
Терентий не заставил себя долго упрашивать, подняв из лопухов корчагу, поднес к губам…
- Ух! Березовица… пьяная… Господи, как хорошо-то!
Иван такими большими глотками не пил, стеснялся, однако тоже видно было, что доволен. Прохор ухмыльнулся, потер кулаки.
- Эх, и хорошо ж мы вчера размялись!
