— Может, и зря я все это наговорила, Федор Андреевич, только сами же просили. Одно скажу: не печальте вы себя. Когда, может, и сами подумаете — хорошо, что так все получилось. У нас вон во дворе в один голос говорят: как ни крутись, а ответа не минует. И я это же скажу.
Настя посмотрела на ходики, поднялась.
— А сейчас идите-ка гулять да спите спокойно. И мне уж пора.
В том, что рассказывала Настя, не было ничего неожиданного, многое Федор Андреевич уже понял. Тяжело было признаваться в одном: в борьбе за Полю проиграл он, победа оказалась за теми — теткой, этим человеком с подбритыми бровями и еще какими-то другими, незнакомыми, каких немало еще ходит по земле. Но раз уж так получилось, надо благодарить судьбу: она избавила его от многих неприятных унизительных сцен, которые рано или поздно разыгрались бы в его прежнем доме.
Глубоко вздохнув, Корнеев Повернул за угол и двинулся по прямой заснеженной улице, уносящей вверх, в гору, матовые фонари.
С прошлым было покончено, жизнь продолжалась.
19.
Просыпаясь по утрам, Федор Андреевич некоторое время, не шевелясь, смотрел в окно. Это вошло у него уже в привычку. Наполовину обрезанный занавеской квадрат окна служил ему чем-то вроде бюро погоды, безошибочные прогнозы которого нередко определяли и настроение. В метельные дни за окном дрожала серая пелена, унылая и тусклая; в морозы на стекле цвели пушистые диковинные узоры, розоватые утром и синие под вечер.
Сегодня окно казалось прямо золотым; на занавеске мелькали маленькие юркие тени повеселевших воробьев. Почувствовав прилив сил, Корнеев быстро оделся, сделал несколько гимнастических упражнений.
— Доброе утро, дядя Федя, — приветствовала его Анка. — А вы засоня, засоня! Мама уже на работу ушла, я все задачки решила!
Взмахнув руками, Федор Андреевич угрожающе двинулся вперед; Анка с визгом юркнула за ситцевый полог, выставила оттуда курносый, с зацветшими веснушками нос:
— Давайте завтракать, и я опять буду.
После завтрака Корнеев тщательно побрился, ловя себя на приятной мысли о том, что сегодня у него «занятый» день. Сейчас надо сходить в библиотеку, после обеда — на завод, в конструкторское бюро: снова обещают дать чертежи..
Зажав руками уши и раскачиваясь, Анка сидела за столом, старательно заучивала:
Федор Андреевич хотел предупредить, что он скоро вернется, но решил не мешать, тихонько подошел к двери. Проводил его уверенный голос Анки:
Шли первые апрельские дни, когда по утрам на теневой стороне синеет еще тонкий ледок, хрупко ломается под ногой прохваченный нестрашным ночным морозцем пористый серый снег, а на солнцепеке — сухие тротуары, дымится у завалинок теплая, утоптанная маленькими галошками земля, и малыши, пользуясь отсутствием старших, аппетитно грызут сахарные сосульки, доставленные с той, зимней стороны. Вот, расхрабрившись, четырехлетний человек разулся и, заливаясь довольным смехом, притопывает розовой пяткой по мягкой, податливой земле. Ну, это уж слишком! Корнеев остановился, но выскочившая из калитки мамаша опередила его. Она подхватила озорника на руки, нашлепала его по мягкому месту и унесла домой, не обращая внимания на протестующий рев.
Чем ближе к центру города, тем оживленнее становились улицы. Бежали, разбрасывая брызги, автомашины, по солнечной стороне двигался людской поток. Поминутно слышались шутки, смех, мелькали улыбающиеся лица — это правда, что весной улыбок больше, чем зимой.
Приподнятое настроение захватило и Корнеева. В библиотеку он вошел, сохраняя на лице легкую беспричинную улыбку, весело кивнул знакомой молоденькой библиотекарше, склонившейся над столиком, взглядом показал туда, за стеллажи: хозяйка там?
Круглолицая девчушка с рыжей челкой на лбу, узнав Корнеева, поднялась из-за столика.
— Любовь Михайловны нет. — Рыжие густые ресницы часто замигали, лицо девушки как-то странно покривилось. — Похоронили мы ее…
— Ы-ы! — вырвалось у Корнеева. Ему показалось, что он ослышался, и, уже не в состоянии удержаться, «говорил», «говорил»! «Как? Что? Почему?» — должны были означать все эти натужные звуки, срывающиеся с его резиновых губ, и девушке казалось, что она понимает его.
— Три дня как похоронили, — вытирая измазанными в чернилах пальцами щеки, всхлипнула она. — Болела, а держалась, на ногах все… В субботу не вышла, записку прислала. Пошла к ней, а ночью при мне и померла… И вас вспоминала, журнал вам еще оставила.
Потрясенный Федор Андреевич умолк; простые, не оставляющие сомнения слова девушки начали доходить до его сознания, и оно бурно сопротивлялось. На фронте Корнеев привык к смерти, — там она была так же обыденна, как выстрелы; здесь, после всего, смерть казалась противоестественной. Ведь он еще неделю назад сидел у Казанской, слышал ее неторопливый голос, видел ее голубоватые, полные жизни глаза!
— Хорошо похоронили, народу сколько было, — говорила девушка. — И музыка была. Ее ведь все знают, любили все!..
Корнеев, сжав губы, смотрел на решетчатый крашеный барьер, испытывая гнетущую опустошенность.
Не садясь сама и не приглашая сесть Корнеева, девушка тихонько рассказывала о покойной, словно была убеждена в том, что стоящему против нее молчаливому человеку все это так же нужно и дорого, как и ей самой.
— Муж и сын у нее в один день померли от тифа, в двадцать первом году. Болела она тогда долго. А потом приемыша взяла из детдома. Я-то его не видела, на карточке только… Вырастила, выучила — на финской войне погиб. Потом уж одна все жила…
Девушка вздохнула, послюнявила испачканный чернилами палец, потерла его платочком и, словно вспомнив о своих обязанностях, без всякого перехода спросила:
— Дать вам тот журнал?
— «Какой журнал?» — ответил недоуменным взглядом Корнеев.
— Я ж вам говорила, — библиотекарша посмотрела на него с упреком. — Любовь Михайловна вам отложила. Статейка там одна есть.
Она принесла журнал, вынула закладку.
— Вот.
Корнеев — ему не хотелось сейчас ни читать, ни думать — рассеянно прочитал название статьи о работах академика Ростовцева, просмотрел отмеченные красным карандашом абзацы. В них упоминалось о больном афазией шестидесятилетнем К. Он не говорил много лет, случай его считался безнадежным, но, увидев однажды, как из окна выпала женщина, К. закричал — потрясение полностью возвратило ему дар
