правда? — Игорь посмотрел в глаза старого охотника с надеждой.
— Не смогут, — твёрдо ответил старик, улыбнувшись. — Ты не побоишься переплыть такую реку? — спросил Такдыган, показывая Игорю открывшуюся перед ними излучину бурной таёжной реки. Рыжие весенние воды, вздыбливаясь на прибрежных валунах, мощным потоком огибали скалистый берег сопки. Сверху река казалась неширокой и спокойной.
— Не побоюсь, — уверенно ответил Игорь старику.
Чем ближе они спускались к реке, тем шире становился её поток, тем громче становилось её дыхание. На берегу уверенность Игоря растаяла, как весенний снег. В глазах юноши старик увидел растерянность и страх.
— Переправляться будем ниже, — сказал старик, делая вид, что не заметил его состояния.
Высокая вода, притопив берега, порой вплотную подступала к скалам, перерезая путь. Но они осторожно обходили эти места, поднимаясь в сопку и вновь спускаясь к самой воде. Уже глубоким вечером остановились на отдых и ночлег. Не разжигая огня, поели и, закутавшись в оленьки, уснули.
— Упаси Бог, пожар!
В деревне проснулись под утро, когда рухнула крыша и пламя над избой Панфилыча высоко взметнулось в небо. Собравшиеся кто в чём мужики и бабы метались с вёдрами от колодцев к избе, тщетно пытаясь залить жаркое пламя, бушевавшее внутри.
— Скотину, скотину спасайте, — кричал кто-то, показывая, что сарай с ревущими коровами уже начинал дымить.
Самый крепкий в деревне мужик Костя Колмогорцев, вылив на себя ведро воды, кинулся в пространство между хатой и сараем, и через несколько минут обезумевшие коровы вылетели оттуда, чуть не стоптав таскавших воду людей. Сруб, сложенный из вековых сосен, горел изнутри, языки пламени вырывались через оконные проёмы и провалившуюся крышу. Поднявшийся ветер разносил искры, больно жалившие людей и зажигающие прошлогоднюю сухую траву и близкие постройки.
— Отсекайте огонь от деревни, хай там горит, уже ничего не сделаешь, — орал осипшим от жара голосом Костя, сам взявший на себя руководство тушением пожара.
К нему, разгорячённому и мокрому, подскочила старая Демьяниха:
— Накась, сынок, брось их скорее в самое пекло. — Она вложила в протянутые ладони ничего не понявшего мужика лёгкие скорлупки от пасхальных яиц. — Бросай скорей, сынок, в пекло самое, Господь поможет.
Костя, не задумываясь, подскочил к одному из оконных проёмов так близко, что вздулась пузырями рука, которой он прикрыл лицо, и бросил скорлупу в пламя. В общей суматохе никто не заметил, как он это сделал, только подскочившая к нему жена, увидев обожжённую руку, пыталась оттащить его подальше от огня и как-то помочь. А Костя, не замечая боли в руке, заворожённо смотрел, как языки пламени, столбом поднимавшиеся ещё минуту назад в небо, вдруг, извернувшись, пошли вниз, внутрь сруба, как будто неведомая сила втягивала огонь назад, туда, откуда он извергался. Жар схлынул, и люди уже могли подбегать с водой к пожарищу, заливая пламя. Солнце уже стояло высоко, когда народ стал расходиться по домам. Около выгоревшего изнутри, но устоявшего сруба остались только Колмогорцев и председатель поссовета Иванников, пожилой седой человек с напрочь отрубленной в годы Гражданской войны правой рукой.
— Надо кого-то отправлять за участковым. Езжай, Костя, заодно в здравпункт зайдёшь, пусть тебе руку чем помажут да забинтуют. Лошадь у Кандыбы возьми, вон он стадо собирает, пусть сёдня пёхом попасёт.
— Хорошо, токо руку мне лучше Демьяниха пусть полечит, — сказал Костя, улыбнувшись ослепительно-белыми зубами, озорно глянув на председателя.
— От умный-умный, да дурак. Та ведьма давно из ума выжила, а ты, коммунист, к ней лечиться?
«Ну-ну, если бы не старуха, гореть бы всей деревне», — думал Костя, идя по тропке к своей избе, в поводу он вёл коня.
— Маш, собери мне в дорогу перекусить, в район еду, за участковым, Иванников поручил.
— Хорошо, Костя. Там зайди к сестре, гостинец передай ребятишкам.
К вечеру вместе с участковым Козодубом Костя вернулся в деревню. По пути рассказал всё, что видел, и теперь вместе они подъехали к сгоревшей избе, возле которой с угрюмыми лицами сидели на старом кедровом бревне сыновья Панфилыча.
— Иванников наказал — до вашего приезда ничего не трогать, — сказал, встав, Николай, старший сын. — Мы и не трогали.
— Правильно, что не трогали, а теперь давайте вместе аккуратно, от дверей осторожно разбирать. Нужно вытащить всё, что рухнуло сверху.
Через час братья с каменными лицами вынесли уложенные в покрывало останки своих родителей. Вся деревня собралась и наблюдала это страшное зрелище. Козодуб, сидя на бревне, устроив на планшете лист бумаги, писал протокол осмотра места происшествия, из которого следовало, что пожар произошёл вследствие неосторожности при обращении с керосиновой лампой, которая, вероятнее всего, упала на пол. Это подтверждается осколками лампы на полу около стола и запахом керосина. Погибшие, вероятно, задохнулись во сне, так как останки их тел были обнаружены в месте, где находилась постель. Во время осмотра печи в одном из проходов обнаружены обгорелые останки животного, вероятно кошки. На сохранившихся участках шерсти ощущается запах керосина. Возможно, каким-то образом кошка задела и опрокинула со стола непогашенную лампу, что и явилось причиной возгорания. Закончив протокол, сержант Козодуб вытер обильно вспотевший лоб, размазав по нему сажу, сложил лист и положил в планшет. Иванников пригласил участкового поужинать, и они ушли к нему в избу, стоявшую в самом центре улицы, рядом с поссоветом.
— Да, жаль стариков. Как же это могло случиться? — спросил участкового уже за столом после второй рюмки Иванников.
— Они скатёркой стол застилали? — вопросом на вопрос ответил Козодуб.
— Да, аккуратно жили, хозяйка у Панфилыча, царство им небесное, добрая была.
— Вот я думаю, кошка скатёрку вместе с лампой и стянула на пол.
— Да как же они не проснулись-то? Небось услышали бы грохот да дым почуяли.
— То мне неведомо, фактов никаких нет. Последним их видел пастух, как его, Кандыбалов. Коров загнали, и всё.
В дверь кто-то стукнул, и она приоткрылась. В проёме показалась голова старшего сына покойного Панфилыча.
— Можно?
— Входи. Садись, выпей за упокой родителев твоих, — сказал Иванников, выдвигая из-под стола табурет.
— Спасибо. Не могу я сейчас. Потом, похороним, тогда помянем. Я вот что зашёл. Справка, что вы мне выписали, у отца за божницей лежала, да сгорела. А мне ж в город надо, сами знаете, на курсы электриков.
— Да помню, утром в поссовет зайди, выпишу по новой. Когда поедешь?
— Дак похороним и отправлюся. Ну, приятного аппетита, до завтра. — Николай встал и, тихо закрыв за собой дверь, вышел.
В это время Демьяниха колдовала с ожогами на руке Кости. Что-то нашёптывая, присыпала по всему ожогу серым порошком.
— Рану не чеши и не мочи, как корка от снадобья сама отойдёт, так новая кожа готова будет.
— Спасибо вам.
— Ой, сынок, не за что, Бога благодари.
— Бог-то он если и есть, то далеко. А ваши руки деревню спасли, я-то это знаю. Надо же, кошка лампу уронила — и какая беда.
— Это тебе про кошку кто сказал?
— Участковый пожарище осматривал.
— Неправда это. Убили стариков, а потом избу сожгли, — строго глядя в глаза Косте, сказала
