— Твой! Как же! — язвительно заметил Мануэль.
— Да, мой! Хоть этого теперь у меня не отнять! Мой лагерь был в Минас-дель-Фрио.
— Ого! — удивился парень. — Как раз там одно время стоял и наш отряд. Местечко — у черта на самых рогах. Дожди и жидкая глина по колено.
— Да, — грустно улыбнулась Бланка. — И мы жили там так, как до этого жили вы: под открытым небом, гамаки привязывали к соснам. И даже два раза забирались на пик Туркино.
Мануэль с интересом посмотрел на нее.
— Скажи ты! Что-то не верится… А как вы, сеньорита, вообще попали в горы?
«Какое ему дело?» — подумала она. Но почему-то ей захотелось рассказать этому грубому парню обо всем, что с ней произошло. Зачем?.. Этого она не знала. Просто нужно было рассказать.
— Когда умер отец, мать стала собираться в Бостон, а мои друзья готовили паспорта в Майами… Они настаивали, чтобы я тоже уехала. А я колебалась. Ужасов о революции я наслышалась. Но ведь я сама видела, как весь город ликовал, когда в Гавану вступили бородачи, а Батиста бежал. Я сама помнила, как солдаты Батисты расстреливали студентов… И я решила сама узнать, так ли действительно страшна революция… Я сказала друзьям: «Позвольте мне самой подумать и разобраться…»
— Сложная задачка!
Ее не остановил насмешливый тон Мануэля.
— Может быть, для тебя и легкая… Однажды я была дома, включила телевизор. Как раз выступал Фидель. Он говорил, что правительство объявляет новый набор в школы по подготовке учителей- добровольцев в горах Сьерра-Маэстры. И я решилась. Ведь учителя после подготовки должны будут рассказывать крестьянам о революции. А раз так, то нам-то уж должны разъяснить, что это такое! И я записалась.
— А дальше? — нетерпеливо спросил Мануэль..
— Нас было много, целый батальон девушек и парней. Все было необычно, дико и интересно. Я никогда прежде не думала, что между девушками и парнями могут быть такие товарищеские отношения.
— Как у нас в отрядах!
— Вот видишь… — Бланка покосилась на шофера. — И это было прекрасно! Мы учились. Строили в деревнях дома и школы, учили крестьян. А в свободные часы разводили костры, танцевали и пели.
— И сеньорита решила, что она за революцию! — В голосе Мануэля снова была насмешка.
— Нет, не решила.
— Почему же вы сейчас здесь, а не в Майами?
Девушка подошла к самому краю обрыва. Из-под ног вниз осыпались комья земли. Река шумела, и от нее веяло холодом.
— Мы учились, жгли костры, строили и пели песни… И вдруг однажды услышали по радио: «Народ Кубы!..»
Голос Бланки изменился. Он стал похож на голос диктора радио.
— «Силы вторжения атакуют с моря и с воздуха различные пункты нашей национальной территории. Вперед, кубинцы! Дадим отпор железом и огнем варварам, которые не уважают нас!..»
Мануэль встрепенулся:
— Точно! Это было семнадцатого апреля! Так говорил Фидель, когда интервенты высадились на Плайя-Хирон!
— Да.
— Ну и что?
— И я почувствовала, что я кубинка… — ответила девушка.
Парень рванулся к ней.
— Ты же стала наша, компаньерита!
— Не знаю…
— Ты наша, я тебе говорю!
Она отступила от него.
— «Наша», «ваша»… Я не хочу быть ничьей! Я хочу быть сама собой, можете вы это понять? Я не хочу ни революций, ни контрреволюций!
Мануэль нахмурился.
— И зря. Быть революционером — счастье!
— Да, конечно! А без ваших пистолетов и пулеметов счастья нет!
— У тебя в голове каша, компаньерита… Сердцем ты с нами, а котелком своим никак понять этого не можешь.
Она сникла.
— Я тоже хочу быть счастливой…
— Все хотят…
Парень снова подошел к ней.
— Я хочу тебе сказать… Раньше мешало, а теперь…
Бланка покачала головой.
— Не надо…
— Погоди! Ты не думай, Грациэлла — это так…
— Не надо!
Он схватил ее за руки.
— Бланка!
Девушка рванулась. Мануэль держал ее крепко. Глаза его потемнели.
— Не смей! Отпусти! — Она с ненавистью посмотрела на него. — Насиловать не будешь, герой революции?
Шофер отбросил ее руки.
— Дура…
Круто повернулся, направился к «тонвагену». Бланка пошла вслед за ним. Открыла заднюю дверцу.
В это время из дома вышел старик. Он приложил ладонь к глазам. Пронзительно закричал:
— Э-эй! Куда же вы?
Быстро заковылял к машине, на ходу выкрикивая:
— Здравствуйте! А я гляжу: автомобиль! Кого это, думаю, принесли черти? Неужто сына? Как же, жди! Дождешься этого паршивца!
Старик подошел к автобусу, подслеповато оглядел его, а затем Мануэля и Бланку.
— Диковинная машина… Дом на колесах — ишь ты! — И к Бланке: — Куда же вы? Заходите, гостями будете! Тоскую я тут один со старухой, без людей… Заходите!
Он выкрикивал слова так просительно, что Бланке стало его жалко.
— С удовольствием, дедушка, — сказала она, захлопывая дверцу «тонвагена». — Мануэль, возьми магнитофон и пленки, пожалуйста.
Шофер взревел.
— «Возьми, положи, отнеси, принеси — пошел вон!»
— Я же сказала: «Пожалуйста».
— «Пожалуйста»! — передразнил он. — Мне не пять лет.
Старик сочувственно покачал головой.
— Муженек твой?
— Не дай бог!
— Жених? Если до свадьбы-то так!
— Ладно вам! — оборвал Мануэль, взял магнитофон и сгреб в охапку коробки с лентой.
Гуськом по тропинке они направились к дому — жалкой хибарке, крытой пальмовыми листьями. В комнате была полутьма и прохлада.
— Мать, ставь все, что есть, — гости к нам! — закричал с порога старик.
Откуда-то из сумрака выскользнула маленькая старушка, молча поклонилась.
