— Остаются минуты, немедленно покидайте опасную зону!
Диктор, наверное, произносил слова по-прежнему, но казалось, что и он торопится, кричит.
— Последнее предупреждение! Покидайте опасную зону! — приказал диктор. Вдруг приемник запрыгал по столу, словно и он пытался сорваться с места, убежать.
Дрожание земли ясно ощущалось, наверно, секунду.
— Пожалуй, не более четырех баллов, — сказал Вольский, когда земля опять стала твердой, а листья дуба еще продолжали шелестеть.
Борис посмотрел на кратер. Луну еще скрывал край тучи, и черный его силуэт на темно-синем небе был смутен, но наблюдать за вспышками огня стало легко. Видимо, толчок не задел «подземной кочегарки» — свечение осталось ровным, желтоватым.
Несколько минут они напряженно ждали повторения толчка, но его не последовало. И снова все внимание сосредоточилось на приемнике, хотя новых сведений ждать не приходилось. Диктор повторял, требовал — уходите, сейчас волны достигнут береговой полосы.
Откуда-то издалека донесся гул, глухой, тяжелый.
«Бу-у-у!» — повторило эхо.
Вольский приставил ладонь к уху, как рупор, прислушался, но не понял, откуда пришел гул.
— Что за черт! — пробормотал Маршан.
Все посмотрели на кратер вулкана. Он был хорошо виден — гора как гора, правда с костром на вершине, но без явных признаков буйств.
— А может, — сказал Борис, — это удар цунами?
Он представил, как грохочет и пушечно бьет о скалы прибой, а ведь тот, по сравнению с цунами, лишь щекочет.
— Не знаю, — сказал Вольский, — удары цунами достигают огромной силы — десять тонн на квадратный метр, но вроде звук шел из одной точки, как при взрыве…
Маршан вскрикнул.
Впереди, там, где дрожали огни, стало черно.
Этого ждали, боялись, и все же это было так неожиданно, что никто не поверил своим глазам.
Снова и снова вглядывались они в черную бездну, надеясь, что недоразумение, мелкая техническая неполадка, не связанная с цунами, сейчас закончится и вспыхнут огни, скажут — все в порядке, живем!
Но нет! Огни погасли. Значит, сейчас там, в волнах, во мраке, вершится трагедия.
Луна выскользнула из-за туч, и снова серебристый свет заливал все.
— Я сбегаю на водораздел, оттуда виден весь поселок, может, не везде погасли огни! — закричал Маршан.
— Возьмите фонарик, — тихо сказал Вольский, глядя, как ползут по небу черные тучи.
Борис хотел бежать вместе с Ильей, но, взглянув на лицо Вольского, остановился — так бледно оно было, такое выражало страдание. Он торопливо пододвинул стул: «Садитесь, пожалуйста, Олег Сергеевич».
Маршан начал пересекать долину наискосок, забирая вниз по течению, помня, что там легче взобраться на водораздел. Бежать было трудно, ноги вязли в песке. Снова звучал в ушах надоевший мотив: «Какое мне дело до вас до всех!..»
Метров через пятьдесят, запыхавшись, он остановился, взглянул туда, где были огни поселка, и вытаращил глаза, перестал дышать.
Не там, где были огни, а гораздо ближе, в долине, от края и до края сплошной стеной сотни разъяренных белых медведей бежали, поднявшись во весь рост. Их оскаленные клыки, их когтистые лапы сверкали под луной!
Тотчас же он понял, что зрение обманывает, никакие это не медведи — огромная волна мчалась на него, сверкая и пенясь.
И тут впервые в жизни сердце его ударило, как молот. Волна достала сюда к ним, в поднебесье, сейчас накроет его, как мышонка! Он рванулся к водоразделу, но сразу, без размышлений, повернул назад, туда, где были его товарищи! Он бежал огромными шагами, едва касаясь земли, словно теперь под его ногами был не песок, а асфальт. Он кричал, но в этом вопле можно было разобрать: «Спа-сай-тесь, вол- на-а-а!..»
Они одновременно услышали его крик и увидели — от края и до края долины вздыбилась сверкающая лавина.
Опрокинув стул, вскочил Басов, заметался на месте, рванулся, побежал и тотчас же отшатнулся назад.
Борис на мгновение застыл, приоткрыв рот, словно любуясь пенистыми гребнями.
Волна росла, приближалась… Не убежать!
Вольский был дальнозорок, он ясно видел, как она клокочет, швыряя камни. Мгновенно он успел определить, что высота этой волны, несущей гибель, метров пять, не меньше.
С разбегу взлетев на пригорок, Маршан свалился грудью на стол, хрипло дыша.
— Погибли, — простонал Басов. — Погибли, дорогой Олег Сергеевич!..
Он обнял Вольского, повис на нем, всхлипывая, дрожа.
Вольский зашатался под его тяжестью и с нестариковской силой ударил Басова кулаком в лицо, заорал:
— Молчать!
Басов сразу затих, выпрямился и смотрел так, будто неожиданно проснулся.
— Куда бежать?
— На дерево! — оглядевшись, крикнул Вольский.
Команды повторять не пришлось. Басов подпрыгнул, ухватился за сук, но тотчас же отпустил, стал подсаживать Вольского. Тот в помощи не нуждался, а вот Маршан совсем обессилел. Борис пришел на помощь.
Они карабкались из всех сил, подпирая друг друга.
Мгновенно из зрителей трагедии они превратились в ее участников.
Теперь только старый дуб решал их судьбу.
— Немедленно уходите из опасной зоны, — властно требовал диктор.
Но им уже некуда было уходить…
В волнах
Когда пенистый вал докатился, они уже были высоко, их разгоряченные лица касались холодных зеленых листьев.
Луна светила, как прожектор, и на миг они опять превратились в зрителей.
Все ближе и ближе запрокинутая, сверкающая брызгами грива…
Борису, он находился чуть ниже остальных, было видно, как отрываются от нее, шлепаются о землю и бегут, змеятся, обгоняя вал, плоские передовые струи. Ожесточенно рвутся они вперед, тащат за собой все, что попало, и тут же замирают, отдав всю силу, а на них шлепаются другие.
«Вот и попал в переделку — приключений хоть отбавляй», — успел подумать он.
Вода вскарабкалась на пригорок, задрожала трава, поплыла консервная банка… И тут стол, «спидола», палатки, тяжелые ящики — все закувыркалось, скрылось в бурлящей лавине.
А еще через мгновение застонал дуб, задрожал так, словно включили огромный вибратор. Каждый сучок стал живым, рвался из рук. Листья хлестали по лицам все сильней и больней.
Правая рука Вольского ослабела, потеряла опору.
«Вот и конец, не удержусь, — решил он и подбодрил себя: — Ты всегда хотел умереть быстро, и не в постели, при нотариусе и враче!»
Но вал уже промчался. Ствол продолжал дрожать. Он выдержал, выстоял, а все плыло и кренилось
