глупым, чтобы предположить, будто я, даже если бы считал Индии своими владениями, мог надеяться удержать их без помощи государя. А если это так, от кого же я мог бы ожидать помощи и уверенности в том, что не изгонят меня из Индий, как не от короля и королевы, наших владык, ни за что оказавших мне столь великие почести, а ведь это величайшие государи как на суше, так и на море! Они же оценили мою службу и охраняли мои привилегии и пожалования, а если кто и нарушил их, то их высочества возместят мне ущерб с лихвой, как это было в деле Хуана Агуадо18, и повелят оказать мне великие почести. И, как я уже говорил, они оценили мою службу, и дети мои стали их слугами, этого же не могло быть ни у какого другого государя, ибо там, где нет любви, и ничего другого нет.
Все это я ныне говорю против злословия, а также противно моему желанию: дело же мое таково, что даже во сне я не хотел бы вспоминать о нем. Поступки и поведение Бобадильи обличают его хитроумные намерения, но я выведу его на свежую воду и легко докажу, что они вызваны его невежеством, великой трусостью и необузданной жадностью.
Я уже говорил, что писал ему и монахам; затем я отправился [в Санто Доминго] совершенно один, потому что все люди оставались с аделантадо, да и кроме того, я не желал вызывать у Бобадильи подозрений19. Но как только Бобадилья узнал это, он схватил дона Диего и в кандалах отправил его на каравеллу, а когда я прибыл, он так же точно поступил и со мной, а потом и с аделантадо, когда тот явился [в Санто Доминго]. Я больше не говорил с Бобадильей, а он не допустил, чтобы кто бы то ни было перемолвился со мной. Клянусь, что не могу понять, по какой причине я был им арестован.
Первой заботой Бобадильи было захватить золото, и взял он его без веса и меры; в мое отсутствие он утверждал, что намерен расплатиться с людьми (я же слышал, что он забрал себе большую часть), и назначил новых лиц для наблюдения за обменными сделками.
У меня имелись отобранные и особо хранившиеся образцы золота в крупных зернах, величиной с утиное и куриное яйцо, и в кусках иной формы. Золото это было собрано некоторыми лицами за короткое время с тем, чтобы порадовать их высочества. Желал я также, чтобы они представили себе, какие выгоды сулят большие камни, содержащие много золота. Захват образцов золота был первым черным делом Бобадильи, а поступил он так, желая, чтобы их высочества ни во что не ставили мое предприятие, пока он сам не набьет себе карманы, в чем он проявил большую прыть. Золото, предназначенное для плавки, стало после этого менее полновесным, а цепей, которые весили около двадцати марок, никто уже больше не увидел. Я был удручен этой операцией с золотом гораздо более, чем историей с жемчугом, которого я не привез их высочествам. Командор [Бобадилья] сделал без малейшего промедления все, что, по его мнению, могло принести мне ущерб. Я говорил уже, что шестисот тысяч мараведи достаточно было для того, чтобы расплатиться со всеми, никого не разоряя, и что имелось десятины на целых четыре куэнто и альгвасильские сборы, так что не было необходимости трогать золото.
Бобадилья сделал несколько смехотворных пожалований, хотя, я думаю, он наградил в первую очередь себя. Все это узнают их высочества, когда прикажут ему отдать отчет, особенно, если при этом присутствовать буду я. Он же говорит то и дело, что я задолжал большую сумму, но это подтверждаю и я, хотя долг не так велик, как считает Бобадилья.
Особенно удручен я был тем, что ко мне для ведения расследования направлено было лицо, отлично разбиравшееся в том, что если выводы этого расследования окажутся для меня невыгодными, то правителем останется он.
Если бы угодно было богу, чтобы их высочества отправили Бобадилью или кого-нибудь другого двумя годами ранее, то я убежден, что был бы сейчас избавлен от поношения и бесчестия. Моя честь оказалась бы непопранной и не было бы утрачено многое. Бог справедлив, и по его милости станет известно, кем и ради чего именно все это творится.
В Кастилии меня судят так, как если бы я был правителем Сицилии или города, или поселения с установившимся способом правления (puesto en regimento), где полностью могут соблюдаться законы, без боязни потерять все; мне же причинили глубокую обиду. Меня должно судить как военачальника, прибывшего из Испании в Индии для покорения воинственных и многочисленных народов, с обычаями и верованиями, весьма отличными от наших народов, живущих в лесах и горах, без постоянных мест поселения. Здесь я, по воле божьей, передал во владение короля и королевы, наших владык, другой мир, в силу чего Испания, которая вчера еще слыла бедной, ныне стала самой богатой [страной на свете].
Меня должно судить как военачальника, который с давнего времени и доныне носит оружие, не снимая его ни на один час, и судить меня должны рыцари шпаги и люди действия, а не буквоеды, если только это не греки и не римляне, или в наше время подобные им мужи из числа столь многочисленных и столь благородных мужей Испании. Всякий иной суд причинит мне великую обиду, ибо в Индиях нет ни городов, ни поселений.
Ныне открыты ворота золоту и жемчугу, и можно с уверенностью ожидать притока драгоценных камней и пряностей и тысячи других вещей. И не постигни меня это великое несчастие, я мог бы совершить именем бога большое путешествие, мог бы завязать сношения со всей Счастливой Аравией, вплоть до Мекки, как я о том писал их высочествам с Антонио де Торресом, отвечая на [запрос] о разделении моря и земли с Португалией, после чего я мог бы дойти до Каликута, как я о том говорил в монастыре Мехорада.
Что касается золота, которое я должен был дать их высочествам, то весть о нем пришла ко мне в день рождества, когда я был весьма угнетен борьбой с дурными христианами и с индейцами и готов был все бросить, дабы спасти свою жизнь. Тогда чудесным образом утешил меня господь и сказал мне: «Мужайся! Не падай духом, не бойся; я предвидел все, семь лет срока, положенного для обретения золота, еще не прошли, и в этом и во всем ты будешь вознагражден». В этот день я узнал, что открыто 80 лиг земли и повсюду в ней имеются залежи; ныне же выяснилось, что вся та земля – сплошной рудник: некоторые за один день собрали золота на 70 кастельяно, другие на 120, дошло до того, что собирали в день на 250 кастельяно. Сбор на сумму в 50-60 кастельяно (а у некоторых от 15 до 50 кастельяно) считается хорошей дневной добычей, и многие продолжают столько же собирать; в среднем его добывают на сумму от 6 до 12 кастельяно, а те, кто собирают меньше – недовольны. Все уверены, что явись сюда даже вся Кастилия, каждый, будь то даже самый неопытный человек, сможет собирать здесь ежедневно золота не менее, чем на 1 или 2 кастельяно. И сейчас положение остается таким же. Правда, каждый из них имеет при себе индейца, однако ж все предприятие держится на христианах.
Теперь убедитесь, сколь разумен был Бобадилья, раздав все даром, в том числе десятину на сумму в одно куэнто; при этом никто не требовал у него этих раздач, он же не поставил об этом в известность даже их высочества. Но не только в этом ущерб, им причиненный.
Я знаю, что ошибки совершены были мной не по злому умыслу, и надеюсь, что их высочества поверят тому, что я говорю. Я вижу и знаю, что они отнесутся милосердно к тому, кто происками [врагов] был устранен от служения королям. Я полагаю, и в том совершенно уверен, что их высочества отнесутся ко мне лучше и проявят больше снисходительности, зная, что ошибки я совершил по неведению или по принуждению, а так они и поступят, когда узнают обо всем впоследствии. Ведь я их смиренный слуга, они сами оценят мои труды и выгоды, которые принес им каждый день моей службы. Все они взвесят, как тому нас учит священное писание, где говорится, что в день страшного суда будет сопоставлено и благо и зло.
Если они все же прикажут другим судить меня, чего я не ожидаю, и распорядятся произвести расследование в Индиях, умоляю их смиреннейшим образом направить туда за мой счет двух достойных доверия и уважаемых особ, и они, я уверен, с легкостью установят, что ныне собирается на Эспаньоле пять марок золота за 4 часа. Как бы то ни было, необходимо, чтобы истина была установлена.
Прибыв в Санто Доминго, командор поселился в моем доме и присвоил себе все, что там нашел. Что ж, в добрый час! Быть может, у него была нужда в этом. Пират никогда так не поступил бы с купцом. Особенно жаль мне моих бумаг: из них не удалось мне обратно получить ни одной, а те бумаги, которые мне нужнее всего для оправдания, он припрятал подальше.
Вот какой справедливый и достойный следователь! Все, что он ни делал, было, как все мне говорят, нарушением закона и проявлением деспотизма. Владыка наш всесильный и всезнающий всегда карает зло, особенно же неблагодарность и бесчинства.
[Перевод выполнен по тексту, напечатанному в сборнике Hakluyt Society, v. 70, Select documents illustrating the four voyages of C. Columbus, London, 1933, и сверен с текстом этого документа, приведенного в
