сильно отразилось на экономике этого региона и б) темпы роста населения в Латинской Америке к началу 60-х достигли рекордного уровня даже по сравнению с Азией и Африкой — 2,8% в год.
Путь латиноамериканцев к лучшей жизни развивался в двух направлениях — в революционном и эволюционном. Первый был представлен революцией на Кубе, где к власти пришли Фидель Кастро и его сподвижники. Второй путь представлял собой союз левых и правых сил, которые приходили к власти в основном мирным (эволюционным) путём — через выборы. На тот момент Дин Рид являлся сторонником эволюционной борьбы, недаром он сам признавался в том, что до середины 60-х был пацифистом. Именно поэтому, покинув США, он в 1964 году перебрался жить в Аргентину, которая демонстрировала именно эволюционный путь развития — в результате выборов 63-го года к власти там пришёл кандидат от оппозиционного РГС «народа» бывший сельский врач из Кордовы Артуро Ильиа.
Именно как пацифист Дин отправился и на Всемирный конгресс мира в Хельсинки в 1965 году. И не случайно именно он стал там неким примирителем: с помощью песни сумел утихомирить не на шутку разгулявшийся конфликт между двумя противоборствующими лагерями (теми, кто был за войну во Вьетнаме, и теми, кто был против неё). Именно как на пацифиста на Дина обратили тогда внимание советские либералы (Г. Арбатов и др.) и пригласили его посетить Москву.
Для чего это было сделано? Дело в том, что при Хрущёве советская правящая элита из двух возможных путей борьбы с Западом, откровенная конфронтация и мирное сосуществование, избрало последний. Об этом сам Хрущёв заявил на XX съезде КПСС в 1956 году: «Мы хотим дружить и сотрудничать с Соединёнными Штатами на поприще борьбы за мир и безопасность народов». Тот кризис, который случился между СССР и США осенью 1962 года и названный «карибским», был всего лишь коротким отступлением от этого курса, вызванного многими факторами, в том числе и очередной вспышкой борьбы между «голубями» и «ястребами» в советском и американском руководствах. В целом же именно с Хрущёва началось постепенное сближение двух систем, о чём наглядно говорят многие факты, в том числе и «косыгинская реформа» (или «реформа Либермана»), которая началась в 1965 году (внесение в советскую экономику капиталистических элементов).
Большинство коммунистических партий мира (в том числе и аргентинская) положительно оценили советский курс и стали строить свою политику исходя именно из него. Дин Рид придерживался той же позиции, однако так длилось примерно до 1966 года. Затем он стал всё больше склоняться к позиции Че Гевары (отметим, что в марте 66-го аргентинец провёл ночь в доме Дина, будучи нелегально у себя на родине) и Мао Цзэдуна, которые в своих воззрениях на отношения между двумя системами ратовали за решительное размежевание, за конфронтацию. Судя по всему, переход Дина на эту позицию был связан с агрессивной политикой США (война во Вьетнаме, вторжение в Доминиканскую Республику), а также событиями, которые происходили в Латинской Америке (установление военных диктатур в Бразилии и Аргентине). Все эти события, видимо, доказали Дину, что мирное сосуществование с империализмом невозможно. Поэтому ему стали близки воззрения Че и Мао.
Свои идеи те пытались претворить в жизнь уже тогда, в конце 60-х. Мао затеял в Китае «культурную революцию», которая преследовала цель калёным железом выжечь в стране «пятую колонну» из обуржуазившихся коммунистов (часть из них была репрессирована, часть отправилась на перевоспитание в сельскую глубинку), а команданте Че отправился в Боливию, поднимать тамошних крестьян на восстание. СССР и почти все коммунистические партии мира все эти действия осудили (особенно сильно досталось Китаю). В результате широкомасштабной пропаганды «культурная революция» приобрела в глазах мировой общественности ореол «политической шизофрении», а боливийская одиссея Че была названа «опасной авантюрой» (тем более что итог её был плачевный — отряд Че и он сам были уничтожены).
Судя по всему, Дин также присоединился к общему мнению о произошедших событиях. Правда, в пацифисты он не вернулся, а засел за марксистские учебники (привёз их из Москвы, куда он впервые приехал с гастролями в конце 1966 года) и стал активно подковывать себя по части политической теории. В итоге к началу 70-х он вновь вернулся к прежней идее эволюционного развития революционного движения. Эта его позиция (а также то, что он публично не осудил ввод советских войск в Чехословакию в августе 1968 года, как это сделали многие западные интеллектуалы) нашла полную поддержку в Москве, и с этого момента имя Дина Рида стали широко раскручивать в СССР. Раскручивание шло в двух направлениях: культурном (как альтернатива мракобесному американскому масскульту) и политическом (как пример революционера-эволюциониста, критикующего США, но в любой момент готового стать мостиком для общения двух систем). Ведь идея подобного «мостика» по-прежнему оставалась актуальной для руководства СССР, а в конце 60-х о нём в открытую заговорили и на Западе. Что было не случайно.
Всё началось с чехословацких событий, с так называемой «доктрины Брежнева» (возможности силового наведения порядка в зоне своих интересов). Эти события наглядно продемонстрировали Западу, что а) «закон кулака» в отношениях с СССР неэффективен и б) дальнейшая конфронтация только укрепит позиции «ястребов» в советском руководстве, а «голуби» (они же агенты влияния) будут окончательно оттеснены на дальние рубежи большой политики. Поэтому был избран другой вариант — «удушение СССР в объятиях». Этот этап начался в ноябре 1969 года с инаугурационной речи Р. Никсона, где он заговорил о необходимости перехода от эры конфронтации к эре переговоров. Так закладывался фундамент под будущий «детант» (разрядку).
Активное включение Дина Рида в культурную и идеологическую парадигму советской политики началось практически одновременно — в 1970 году. Именно тогда в СССР были выпущены четыре диска- миньона певца и первый диск-гигант, а также он становится делегатом двух важных политических мероприятий: участвует в конференции сторонников мира в Стокгольме (март) и пленуме Всемирного совета мира в Москве (апрель). Чуть позже (осенью) он пишет открытое письмо А. Солженицыну, где подвергает его резкой критике за антисоветские взгляды, в которых писатель рисует СССР не иначе как тюрьму народов, да ещё пронизанную ненавистью. Дин был искренне возмущён подобными взглядами, хотя и не был советским гражданином. Однако за пять последних лет он дважды побывал в СССР (дал гастроли в восьми республиках Союза) и воочию видел жизнь советских людей. И жизнь эта, по его мнению, не была похожа на тюрьму.
Отметим, что ещё совсем недавно — в конце 50-х — Дин был даже большим антисоветчиком, чем Солженицын. Как и большинство американцев, он считал Советский Союз самой несвободной и отсталой страной в мире, где по улицам городов бродят дикие медведи (американская пресса писала об этом на полном серьёзе). Но затем в отличие от Солженицына у Дина стали шире открываться глаза на мир. В то время как советский писатель расширял свой кругозор в четырёх стенах собственного дома (выехать из страны он не мог), Дин начал активно гастролировать и воочию наблюдать жизнь людей в разных странах.
До середины 60-х Дин по инерции продолжал нести в себе многие из тех взглядов относительно советского режима, которые были привиты ему в 50-х отцом и родной пропагандой. Он писал: «Я предпочитал называть себя как угодно: идеалистом, гуманистом, пацифистом и даже социалистом, но только не коммунистом». Подлинный переворот в сознании Дина произошёл в 1965 году, когда после конгресса в Финляндии он наконец впервые очутился в СССР. И вблизи увидел социалистическую модель в действии. И хотя у этой модели были свои недостатки, однако достоинств оказалось куда больше, и именно они произвели настоящий переворот в сознании Дина. Эти впечатления окончательно утвердились в нём спустя год, когда он пробыл в СССР на гастролях больше месяца и посетил не только Москву, но и другие города Союза. С этого момента Дин, что называется, прикипел к родине социализма душой и сердцем бесповоротно. Сравнивая жизнь в СССР с жизнью в других странах, он пришёл к мнению, что она достаточно свободна, обеспеченна и безопасна. С этого момента Дин уже не стеснялся называть себя другом и сторонником коммунистов. После чего к армии его поклонников, разбросанных по всему миру, приплюсовались и миллионы советских людей.
Что касается недоброжелателей, то и они, конечно, тоже объявились, но это были исключительно представители так называемой либеральной интеллигенции, которые без «кукиша в кармане» свою жизнедеятельность не представляли. Например, после открытого письма Солженицыну в их среде начали раздаваться обвинения по адресу Дина, что он не знает истинного состояния дел в СССР и поэтому не имеет права учить других. В итоге у Дина созреет решение… переехать жить в СССР (с 1967 года он жил и работал в Италии). Однако у советских идеологов на этот счёт окажется иное мнение.
Судя по всему, они исходили из того, что переезд Дина в Союз заметно «подмочит» его политическую
