бесполезно. Поймать почти никогда никого не удается». Хозяин клуба отвез меня в гостиницу.
На другое утро я начал соображать, как быть. Я даже в посольство обратиться не мог, потому что столица Голландии — Гаага, а до нее еще надо доехать.
В кармане я нашел монетку, купил себе булочку и пакет молока.
Наконец, я придумал. Я пошел в православную церковь города Амстердама. Ко мне вышел священник, я ему рассказал о своей беде. Это был русский человек, отец Кирилл. «Я не могу вам помочь деньгами, моя община очень бедна, — сказал он. — Но я могу вас отвезти в Гаагу».
Через два часа фольксваген отца Кирилла довез меня до советского посольства в Гааге. Я вошел, и наконец-то удача повернулась ко мне лицом. Я увидел знакомого еще по Тбилиси Сашу Буачидзе. Он оказался культур-атташе посольства. Я ему рассказал, что случилось. «Это серьезные неприятности, — сказал он. — Конечно, что-нибудь придумаем. Но сейчас никто тобой заниматься не станет — через час голландская королева дает прием в честь академика Сахарова. Ты оставайся в посольстве, пообедай, поужинай, тебя отведут переночевать. Жди утра, только позвони в амстердамскую полицию и сообщи, где ты находишься».
Так я и поступил.
Утром в четыре часа меня разбудили. «За вами приехала полиция». Я был очень удивлен, вышел на улицу. Хмурое раннее утро еле-еле брезжило.
Ко мне обратился офицер полиции. Я понял, что мне надо ехать в город Утрехт. Зачем, я не совсем понял, но я, конечно, поехал.
В полицейском участке в Утрехте я все узнал: по описанию хозяина шахматного клуба поймали человека, который украл мою сумку. Сумку он выбросил, деньги потратил, но очки, паспорт, авиабилет до Москвы и блокнот со стихами мне вернули. Полицейский сказал мне: «Его зовут Кейс Боланд. Он просит вас не подавать исковое заявление. Он обещает кормить вас и предоставить вам убежище до вашего отлета». Я спросил, можно ли с ним познакомиться. «Пожалуйста», — сказал полицейский.
В кабинет вошел невысокий тщедушный человек в помятой старой одежде. Волосы его были заплетены косичкой, лицо землистое и очень неглупые темные внимательные глаза. Он подтвердил свое обещание. Я согласился. Мы поехали в Амстердам на старой разболтанной машине — почти таратайке. По дороге он мне рассказал о своей жизни. Он был профессором философии в университете, но пристрастился к наркотикам. Потерял работу, теперь живет на пособие.
У него была двухкомнатная квартира на окраине Амстердама на Суренам-плейс.
Телефона в квартире не было, но был музыкальный центр и большая коллекция классической музыки. Это было очень приятно. Ханс хорошо говорил по-английски, лучше меня, но мы с ним понимали друг друга.
Кормил он меня спагетти по-милански, лососиной, немецкими сосисками и угощал пивом «Хайнекен». Все это ему, как безработному, выдавали по продуктовым талонам.
Спал он на полу на матрасе, я спал рядом на таком же. Над его матрасом висел портрет Михаила Сергеевича Горбачева. «Он спасет мир, — уверял меня Ханс. — Это новый Конфуций, Будда, Зороастр». Я не вполне соглашался с ним, но переубедить Ханса было невозможно. Так прошло 5 дней.
Наступил день моего отлета. Ханс повез меня в аэропорт, там он неуверенно спросил меня, не могу ли я пригласить его в Москву. Зная о пагубной страсти Ханса, я ответил неопределенно. Он догадался о моих сомнениях и сказал: «Все-таки, если ты встретишь в Москве Горбачева, скажи ему, что в Голландии живет Ханс Боланд, который верит, что Горбачев спасет мир». Это я Хансу твердо пообещал. И улетел. Вот уже пять лет, как я к Рождеству получаю из Амстердама поздравительные открытки, и тогда я вспоминаю все сначала: и розовую старую сумку, которую мне не пришлось носить, — тоже.
АЛМАЗЫ НАВСЕГДА[9]
Н.
