что-то там исправить? Всё, что у меня есть - фантастическая глупость и вечное стремление жить иллюзиями. Это - и ещё больная идея свободы для того, кому - он так сказал - вовсе не нужно быть от меня свободным.
Он так сказал, я не поверил, и не верю сейчас. Но я всё-таки хочу сделать ему подарок на прощание - раз уж прежние не подходят.
И я уже знаю, какой.
Задуманное мной - ужасно, я сам себе кажусь дикарём, который с перепугу замахнулся дубиной на непонятный тонкий механизм, забытый древней могущественной расой. Но это меня не останавливает, а только подстёгивает действовать побыстрее. Мы, дикари, такие.
Теперь мне кажется, что именно этого я и хотел, когда решил забрать Дары у Снейпа. Что ещё я могу с ними сделать?
Пытаться соединить их, советуясь с Дамблдором? С портретом Дамблдора. Какое дело ему теперь до этого мира? Разве что он хочет вернуться с помощью Даров, перестать быть просто цветной грязью, размазанной по тряпке и наделённой способностью говорить. Он хотел соблазнить меня возможностью воскрешать? Но это не ко мне - теперь, когда я знаю, что ушедшие из этого мира продолжают жить, хотя не здесь и не со мной. Я не виноват, что Дамблдору неуютно в его посмертии.
Просто хранить Дары, как обещал Северусу? Зачем? За всё время своего существования они не породили ничего, кроме крови, вражды и смерти.
Это я не оправдания себе ищу. Благодеянием человечеству здесь и не пахнет, цель у меня иная. А люди вообще любят сражаться за что угодно, и конкретно Дары им для этого не нужны.
Мне тоже не нужны, мне даже не хочется узнать, была ли правда в легендах о невиданном могуществе того, кто объединит Дары. И меня совершенно не мучает совесть, когда я сгребаю всё - и отцовскую мантию - в сверкающий котёл.
И бросаю туда же злой шёпот:
- Инсендио...
Наверное, это слишком просто, чтобы уничтожить подарки самой Смерти, это не подействует - я ведь даже не вспомнил о палочке и нужной позе, но я и за спичками встать не поленюсь, если что. А на крайний случай есть ещё Адский Огонь - этому вообще всё равно, что жрать. Сейчас я отчего-то уверен, что остановлю его в нужный момент без труда.
Но ни спички, ни Адский Огонь не требуются. Занимается и так, горит задумчиво, нехотя, дразнясь крохотными слабыми язычками, как будто там, в котле, уверены, что это я так шучу, что вот-вот опомнюсь и кинусь тушить.
Но я не шучу.
Я просто хочу, чтобы они сгинули.
Я так этого хочу.
И к потолку, отчаянно воя, устремляется огненный фонтан.
Меня отбрасывает невидимой волной, жмёт к полу, не даёт подняться. Нет у меня ни костей, ни мышц, лежу тяжёлой ветошью, смотрю сквозь слёзы и резь в глазах, как сыплются искры и взрываются колбы, как сплющивается о стену никому не нужный набор котлов, как плавятся свечи и раскалывается гранитная столешница.
Невидимый погромщик подбирается всё ближе, аккомпанируя себе грохотом и треском.
Совсем рядом закручивается в причудливую фигу массивный треножник, наверное, то же сейчас случится и со мной, сила сгорающих артефактов довершит то, что не удалось Волдеморту и упавшей люстре, а я по-прежнему не могу двигаться и по коже колким инеем расходится ожидание. Кажется, Северус, подарок выйдет щедрее, чем предполагалось. Я для тебя шёл только в комплекте с Дарами, хотя и не знал об этом, и так будет правильно - закончиться вместе с ними.
Так будет правильно, и, наверное, поэтому мне не страшно.
Лицо облизывает горячим ветром.
Сушит слёзы, бежит лёгким огнём по телу.
Это не больно.
Это будто меня касаются, проверяя - я ли, здесь ли.
Я. Здесь.
И я теперь знаю, что такое этот огонь. Он заполняет разум, и вынуждает удивиться - неужели я раньше считал себя волшебником? Как нелепо.
Теперь - да. Теперь я могу.
Созидать и разрушать, подчинять и отпускать, пренебрегать любыми границами - и границами мира. Я могу - всего лишь пожелав. Я имею право.
Я здесь. Я готов.
Но только не к тому, что через мгновение снова буду прежним.
Что останусь жить - глухой, слепой, немощный. Теперь я знаю о себе и это. Теперь, когда вдруг покинул меня огонь и сила, его породившая.
Мне будто в насмешку показали, чего у меня теперь нет.
Ничего нет.
А я - я, к сожалению, есть. Дышу в тишине.
И слой пепла есть, даже на лице - теперь и пальцы измазаны чёрным.
И пол, усеянный обломками и осколками - тоже есть. По крайней мере, та его часть, которую я вижу отсюда.
Надо же.
Гостиная погибла от моей истерики. Да, Гарри. Да. Истерики. А тут я сперва решил подумать. Подумал.
Ну, и толку?
Польза самоконтроля и размышлений, где она, если результат в финале - тот же?
А, Северус?
Его имя не будит во мне ни боли, ни тепла.
И память о всемогущей силе, переполнившей меня на короткий миг - всего лишь память, без привкуса сожаления. Я просто сделал то, что нужно - для него, для меня. И устал.
Ужасно хочется спать.
Спят в спальне. А на полу спать плохо - говорю я себе и закрываю глаза.
Я совсем замёрз, и мне всё равно, что снова где-то что-то трещит и рушится.
Я устал - хочется мне сказать новой силе, безжалостно трясущей меня за плечи, не нужно, оставь, но мысли не хотят перебираться в слова, а я теперь уже прижат к тёплому, на шею контрастом ложатся ледяные пальцы, слуха касается сорванное дыхание, а потом всё тело заполняется горячей щекоткой, и я понимаю - в меня понемногу течёт чужая магия.
Эта щекотка безумно раздражает, но отодвинуться мне не дают, а только говорят зло на ухо:
- Терпи, не ёрзай.
- Северус, - говорю я голосу и, кажется, глупо улыбаюсь.
- Молчи, мешаешь.
Сон отступил и жуткий холод убегает из тела, и он всё ещё прижат ко мне, или я к нему, и я потихоньку просовываю руки, обнимаю тоже, замираю, я потом оправдаю себя перед собой, я же не в себе, мне сейчас это можно, правда?
- Северус. Твои руки. Почему холодные такие?
- Молчать.
- Но мне уже луч...
Руки у него заняты, льют кипящий поток силы, но он находит, как меня заткнуть, он врезается в мой рот с такой яростью, какой не обнаруживал даже когда считал, что я стремлюсь в его постель по заданию министра. Я не знаю, как отвечать на такое, и поэтому не отвечаю, а просто подчиняюсь. Это даже не поцелуй, это печать - глубокая, навсегда, я хочу, чтобы навсегда...
Так, как я хочу, выходит редко. Через какое-то тысячелетие Снейп отрывается от моих губ и почти отталкивает меня.
