быстрым движением поднеся руку ко рту, снова всхлипнула. — Он… ох, Гарри…
— Он жив? — требовательно выдохнул Гарри, невольно стискивая пальцы.
Она моргала, едва сдерживая прорывающуюся истерику, и прозрачные слезы стекали по ее бледным щекам, будто капельки росы.
* * *
Сознание возвращалось медленно, будто накатывая волнами и вновь отступая. Драко с трудом соображал, где он и что произошло, и только одно крутилось в голове, не давая подумать и собраться, сбивая на отчаянную, почти истерическую усталость — все повторяется. Мысль горчила, отдавая привкусом безысходности и безнадежности, бессмысленности всех усилий. Что было толку проживать этот год, разбираться в самом себе, расставаться с Поттером, выстраивать отношения со Снейпом и окружающим миром, заводить нового воспитанника, искать себя — того, какой мог бы прожить другую жизнь с другим финалом, если результат — все равно тот же? Все повторяется… И, значит, я снова что-то сделал не так.
Запястья, стянутые за головой, немилосердно ломило — Драко подозревал, что тот, кто выкручивал их, вряд ли задумывался об осторожности, дабы ненароком не вывихнуть пленнику плечо. Вся его жизнь, и сущность, и личность снова были пренебрежимой мелочью, и казалось уже неважным, кто сумел добраться до скандально известного мага и какие цели он преследует на этот раз. Все повторяется — вот и все, что с отчаянием повторял себе Драко, бессильно кусая губы.
Невозможно избежать судьбы. Только теперь, снова оказавшись в точке, из которой однажды с трудом вышел, потеряв при этом все, включая себя, он начал понимать, что имела в виду Луна, когда говорила — стихия не всегда действует в лоб, давя доступных ей магов силой, разрушая их тело и мозг. Стихия — это всего лишь закон мироздания, принимающий вид и форму огня, или воды, или вихря. Но она не имеет ничего общего со своей формой, она прибегает к ней в некоторых случаях, но по факту — это всего лишь закон, стоящий выше всех прочих, неизменный, фундаментальный, глобальный, как закон тяготения или сохранения массы. Закон воздаяния по заслугам, которому подчиняются все, даже люди — видимо, именно этим люди и отличаются от магов, этим, а не отсутствием внешних способностей к чтению мыслей или чувств, или наличием или отсутствием души, как принято считать.
Просто люди слишком тупы и ограниченны, чтобы видеть проявления высшей справедливости в чудовищно несправедливых с точки зрения человека событиях. Только маги способны понять это. Понять, а, значит — сделать выводы и измениться. Стать лучше. Стать выше самого себя.
Не людей, нет — о, Мерлин, как глупы те из магов, кто наивно полагает себя выше людей! Нам поэтому и запрещены сильные эмоции и физический контакт с тем единственным, с кем он имел бы смысл. Потому что все это — только помогает спрятаться от осознания своей задачи и цели, все это — только повод сбежать в иллюзию любви, или счастья, или душевного комфорта, который мы всегда воспринимаем как смысл бытия, путая цель и средство, сбиваясь с самоограничения и самовоспитания, соскальзывая со своего пути в почти человеческие радости.
Мы завидуем людям, чье понимание никогда не поднимется выше личных потребностей — выше обеспеченности, выше власти, выше наличия образцовой семьи. Завидуем именно потому, что у них есть возможность заблуждаться… Мы повторяем раз за разом, что у нас нет такого права, но, по сути, мы только и делаем, что стремимся к тому же. К близости. К теплу. К спасительной возможности остановиться на пути развития и наслаждаться жизнью, пусть даже все эти стремления выливаются в ту же боль и то же недопонимание, что и у людей…
Наверное, я — плохой маг, горько усмехнулся Драко. Он попытался пошевелить головой, и затылок мгновенно взорвался болью — судя по всему, за ухом значилась объемная шишка, посылающая дергающие конвульсии вверх и вниз при любой попытке сдвинуться с места. Перед глазами стояла пугающая, кромешная темнота — Драко понадобилось не меньше десяти минут, чтобы понять, что его глаза охватывает плотная повязка. Кто-то боится, что я увижу его лицо? — с отстраненным недоумением подумал он. Странно… Разве что впоследствии, добившись своей цели, этот кто-то планирует меня отпустить. Но тогда — зачем я ему?
Зачем вообще я здесь? Сейчас, когда во мне нет никакой реальной угрозы, и никакая сила больше не подчиняется мне, бывшей грозе Пожирателей Смерти? Месть — отличное объяснение, но тогда — зачем прятаться от того, кого планируешь убить?
Разве что — за моим похищением стоит некто, поверивший в весь мой блеф в Министерстве, наивно полагающий, что мы и впрямь до сих пор способны навести шороху и выйти сухими из воды. Уверенный, что нас имеет смысл убрать, чтобы не оказаться вновь под угрозой тирании. Испугавшийся нашей потенциальной силы.
«Мы»… какое забавное слово. Давно нет уже никаких «нас», и не я ли сделал все, чтобы прошлое, ставшее полузабытой памятью, никогда больше не превратилось в настоящее? Не я ли спрятался в бытовые заботы и беспокойство о Луне, о себе, о будущем, чтобы даже не думать лишний раз обо всем, что со мной было? Чтобы не думать — о Поттере?
Поттер — отрезанный ломоть, Поттер — тот, кто всегда мог спасти меня от чего угодно. От страхов, от внешних врагов, от меня самого. Тот, кто умел не думать ни о чем, не бояться ни смерти, ни жизни в одиночестве, если мне угрожала опасность. Тот, чьей безрассудности и отчаянной, безголовой смелости всегда хватало на то, чтобы пожертвовать собой ради кого угодно. Тот, чьей помощи я так привык ждать… тогда, раньше. Без кого был согласен умереть, потому что — если не врать, то только поэтому — не знал, как жить и защищать себя самому, не полагаясь на него, и до истерики не хотел другой жизни, попробовав — этой…
Поттер умел действовать там, где зацепленного за собственное выживание и благополучие слизеринца зашкаливало, где уже невозможно было действовать, не решившись на все. Я никогда не мог решиться — на все, играть по-крупному, идти ва-банк. Я всегда оставлял для себя лазейки — в бизнесе, в жизни, в делах, в чувствах. Во всем. И поэтому я был трусом, способным на смелость только тогда, когда чувствовал где-нибудь рядом тепло руки Гарри, в которой слабым оранжевым светом мерцала вторая шпага. Я даже умереть решился только потому, что надеялся быть с ним вместе — там! Мне было невыносимо от мысли, что придется провести вечность без него. Без его защиты.
Поттер глуп и недальновиден, и это не подлежит сомнению. Поттер не способен на просчитывание вариантов, на разумные поступки, на то, чтобы помнить — впереди будущее, и в нем тоже придется жить. Поттер всегда живет здесь и сейчас, требуя от действительности всего и сразу, желая каждый миг своей жизни превратить в воплощенное исполнение его желаний. Может быть, именно поэтому он и смог — тогда — превратить в реализованную мечту не только свою жизнь, но и мою? Дать мне все, о чем я мечтал тогда, настолько — все, что временами я терялся и с трудом сдерживал истерику, глядя на него — я был СЛИШКОМ счастлив. Я получил больше, чем заслуживал, чем был готов принять, чем был способен добиться — сам.
Это было слишком большим искушением — и я принял его, поддался на него. Я согласился быть счастливым, не будучи готовым к этому. Может, потому я и боялся всегда — так сильно, так всепоглощающе, растворяясь в этом страхе — что потеряю его? Потому, что не чувствовал себя заслужившим этого? Доросшим до этого?
Я думал когда-то, что, если тупо смотреть на поток событий, то главное, из-за чего Поттер умер прошедшим летом — это моя неуверенность в себе и в нем, в его чувствах. Это моя ревность и болезненное нежелание понять, почему именно он — со мной, позволили Уизли найти к нам лазейку. Мой страх потерять то, что, как я думал, всего лишь по счастливому стечению обстоятельств свалилось мне на голову.
И стихия не замедлила дать мне шанс разобраться в этом. Убив Поттера, оставив меня — без него, без моей сладкой сказки, она вернула меня в реальную жизнь, заставив открыть глаза и убедиться, что я все еще жив. Что я могу и должен понять, что именно сделал не так… почему потерял все.
Больше всего на свете я боялся остаться без Гарри — и Гарри умер, чтобы я смог осознать причины своего страха. Стихия даже закрыла от нас наши чувства, чтобы они не мешали нам увидеть нас — настоящих, исправить наши ошибки. Ведь, помни я обо всем, относись к Поттеру так же, как относился, когда мы были вместе, я бы снова бросился в его объятия, когда он вернулся, снова с головой окунулся бы в эти чувства… Я бы не думал ни о чем, и упустил бы возможность исправить что-либо — снова. Я бы еще раз привел нас обоих к такому же финалу. Я бы снова убил его — своим страхом, своей ревностью, своей неуверенностью оставляя лазейки для любого, кому мы мешаем жить — и снова не понял бы, как и почему это произошло…
После истории с отцом я до истерики боялся насилия — даже после всего, что Гарри сделал для меня. И я снова оказался в чужих руках — когда Финнигану взбрело в голову полакомиться заемной силой. Меня ткнули носом в мои собственные страхи, а я только и думал, что о том, как избежать ситуации, вместо того, чтобы подумать, ПОЧЕМУ и откуда она сложилась — такая. Что не так во мне самом, что опять сделало из меня — жертву. Или даже не так — что заставило меня осознать, что я — жертва. До сих пор. Даже после всего, что сделал Поттер…
Гарри никогда не боялся жертвовать собой. Может, поэтому ему и не пришлось проходить через это? Я же только и делал, что пытался не служить никому, преследуя собственные интересы. Не отдавать никому — ничего, или отдавать по минимуму, забирая все, до чего дотянутся руки. Даже с ним, с Гарри, я вел себя так же. Жрал от пуза,
