Где бы ты ни был, — разве в высоких церквахРима, Неаполя — ты не слыхал их голос спокойный?Или твоим представала глазам благородная надпись, —помнишь ли эту плиту в церкви Санта Мария Формоза?Что же хотят они от меня? Тихо я долженснять небреженья печать, что немного стесняетдуши усопших в их легком и чистом движеньи.Правда, нам странно знакомую землю покинуть,все позабыть, к чему привыкнуть успели,не разгадывать по лепесткам и приметам,что случиться должно в человеческой жизни:не вспоминать о том, что к нам прикасалисьробкие руки, и даже имя, которымзвались мы, сломать и забыть, как игрушку.Странно уже не любить любимое. Странновидеть, как исчезает привычная плотность,как распыляется все. И нелегко бытьмертвым, и ждать, покуда еле заметновечное нас посетит. Но сами живыене понимают, как зыбки эти границы.Ангелы (слышал я) бродят, сами не зная,где они — у живых или мертвых. И вечные рекивсех и везде влекут волною холоднойи заглушают речи людские повсюду.Правда, и мы не нужны им, рано усопшим,можно так кротко расстаться с земным, как мы отвыкаемот материнской груди. Но мы, которым большиетайны нужны, которых так часто печальновизной наделяла блаженной, — без них мы не можем.Правду твердит нам преданье: надгробная причеть о Лине,косный покой поборов, музыки лад родила,и в этих страшных просторах, в том царстве, куда богоравныйотрок вступил навсегда, пустота обратилась впервыев звук певучий, что нас радует, тешит, влечет.(Г. Ратгауз)
Когда придет зима, деревья жизни?Мы не едины. Нам бы поучитьсяу перелетных птиц. Но слишком поздносебя мы вдруг навязываем ветруи падаем на безучастный пруд.Одновременно мы цветем и вянем.А где-то ходят львы, ни о какомбессилии не зная в блеске силы. А нам, когда мы ищем единенья,другие в тягость сразу же. Враждавсего нам ближе. Любящие даженаткнутся на предел, суля себеохотничьи угодья и отчизну. Эскиз мгновенья мы воспринимаемна фоне противоположности.Вводить нас в заблужденье не хотят.Нам неизвестны очертанья чувства, —лишь обусловленность его извне. Кто не сидел, охваченный тревогой,пред занавесом сердца своего,который открывался, как в театре,и было декорацией прощанье.Нетрудно разобраться. Сад знакомыйи ветер слабый, а потом танцовщик.Не тот. Довольно. Грим тут не поможет.И в гриме обывателя узнаешь,идущего в квартиру через кухню.Подобным половинчатым личинампредпочитаю цельных кукол я.Я выдержать согласен их обличье.И нитку тоже. Здесь я. Наготове.Пусть гаснут лампы, пусть мне говорят:«окончился спектакль», пускай со сценысквозит беззвучной серой пустотой,пусть предки молчаливые моименя покинут. Женщина. И мальчикс косыми карими глазами, пусть…Я остаюсь. Тут есть на что смотреть.Не прав ли я? Ты, тот, кто горечь жизнииз-за меня вкусил, отец мой, ты,настоем темным долга моегоупившийся, когда я подрастал,ты, тот, кто будущность мою вкушая,испытывал мой искушенный взгляд, —отец мой, ты, кто мертв теперь, кто частовнутри меня боится за меня,тот, кто богатство мертвых, равнодушье,из-за судьбы моей готов растратить,не прав ли я? Не прав ли я, скажите,
