Крупп и Смит продолжали починку корабля, используя для этого буквально все, что подворачивалось под руку. Но и в этом деле шансы на успех были невелики.
Ковач вел свою обычную жизнь. Казалось, он безропотно подчинился судьбе. Время от времени он оказывал посильную помощь киборгам, но делал это как — то механически, без всякого энтузиазма.
Одним словом, в группе царило уныние. В душе каждый из них смутно чувствовал, что час от часу опасность возрастает, и тревожно раздумывал, какие пакости готовили им на ближайшие часы треклятые растения.
А снаружи все дышало спокойствием. Снова засияло в безоблачном небе солнышко.
Но не было ли это затишьем перед бурей?
Перкинс был до предела взвинчен преследовавшими их неудачами.
Ему частенько приходила в голову мысль, что они совершенно беспомощны в сложившейся ситуации, тем более что хорелии демонстрировали великолепную организацию своих действий. Воистину они стали настоящими хозяевами этого заброшенного мира.
И стоило ему взглянуть на хорелии, что развел на своем ухоженном участке Ковач, как его захлестывала слепая ярость.
Как — то раз, застав старого ученого в саду, он не удержался и выпалил:
— Не понимаю, как вы можете день и ночь выносить их присутствие совсем рядом. Лично я воспринимаю это болезненно.
Ковач пожал плечами.
— Они — наш самый надежный барометр.
— Поясните, пожалуйста.
— Увы, это так. Бессознательно или уж не знаю как, но они реагируют на намерения своих сородичей. Возможно, вы не успели этого заметить, но я достаточно хорошо их знаю, чтобы утверждать это с полной уверенностью. Вот уже несколько дней, как они проявляют высшую степень нервозности. Их охватило какое — то возбуждение, доселе мне абсолютно незнакомое.
— А что, если они нападут на нас?
— Хорелии сгорят заживо, едва коснуться окружающей участок проволоки. Они прекрасно об этом знают.
Перкинс непроизвольно взглянул на забранное медной решеткой широкое окно своей спальни. Ковач и в самом деле предпринял все меры предосторожности.
— К тому же, — продолжал ученый, — я не настолько глуп, чтобы сохранить у них хранилища пуль — зерен. Взгляните сами: они у них отсутствуют.
— А я так и не разобрался, почему та особь, что накинулась на меня в руинах, не воспользовалась этим страшным для нас оружием.
— Все объясняется очень просто: это был самец.
— Но… я не предполагал, что они двуполые!
Ковач деликатно коснулся его руки.
— Ничего не понимаю. Что — то явно происходит в это мгновение. Посмотрите сами, как они возбудились.
Действительно, хорелии в какой — то дикой пляске раскачивали многоцветные воронкообразные чашечки. Самая рослая из них развернула свои широкие листья и нервно поводила ими, в то время как буравчики — щупальца вспарывали воздух с сухим треском.
И тут из виллы показался Маршал.
Подойдя к террасе, он сказал:
— Командир… Только что скончался Диас.
Перкинс повернулся к Ковачу.
— Да, вы оказались правы. Этот барометр и в самом деле функционирует безупречно.
Тело Диаса захоронили в уголке сада. Это были печальные, горькие минуты для всех, без исключения, землян, собравшихся, чтобы отдать последние почести своему соплеменнику.
Первым пришел в себя Перкинс.
— Все мы искренне и глубоко скорбим о нашем несчастном товарище. Но нам нельзя застревать в прошлом. Впереди у нас — четко обозначенная цель. Постараемся достигнуть её.
В любом случае все упиралось в восстановление аэроджета. Поэтому Перкинс решил вновь вместе с Ковачем попытаться добыть в складах центра города материалы, жизненно необходимые для восстановительных работ.
На обратном пути в их штаб — квартиру, расположенную на вилле Ковача, тот неожиданно остановился на берегу реки. Вид у него был явно огорошенный. Он молча показал Перкинсу на несколько хорелий, видневшихся в прозрачных, светлых водах и спокойно дрейфующих по течению.
— И что это значит? — спросил Перкинс. — Часто ли такое бывает?
— В том — то и дело, что нет. Я вообще впервые вижу…
Ковач замолчал, погрузившись в свои думы, затем кровь отхлынула от его лица, и он сдавленно пробормотал:
— Все ясно: они нашли способ переправляться к центру города. Как видите, сделать это оказалось не так уж сложно. Жить без контакта с почвой они долго не могут — этот факт установлен. Но, попав в воду, корни могут достаточно долго выдерживать состояние выживания на пределе.
— И как долго, вы считаете?
— Понятия не имею. Возможно, часы, но не исключено, что и целые дни.
— Ладно, допустим, им удастся проникнуть в центр города. Спрашивается, чем они там будут питаться?
— А кто знает, что они замышляют?
Они предусмотрительно обогнули опасный район и вошли в городские улицы, удвоив внимание. Не прошли они и сотни метров, как Перкинс указал на группу вилл, схожих с домом Ковача. Они также были окружены садом. Но острый взгляд Перкинса заметил выглянувшую из зарослей пурпурную головку хорелии.
Ковач нахмурился.
— Уверен, что в этом квартале их раньше не было. А сейчас взгляните сами: видите, чуть подальше виднеются и другие хорелии. Такое впечатление, что они готовы захватить любые участки, где, как им кажется, они найдут питание.
— У меня нет сомнений: они окружают нас.
— Не исключено. Но я тоже не дурак и выбрал единственную виллу в районе, где имеется сад. Я всегда испытывал к ним недоверие. Не думаю, что они нас достанут, но, если хотите знать мое мнение, нам следует все же проявлять максимальную осторожность.
Они поспешили вернуться в штаб — квартиру и, не медля ни минуты, сообщили Смиту, Круппу и Маршалу об увиденном.
Отношения Перкинса с подчиненными постепенно наладились. Перкинс с удовлетворением отмечал, что его приказы теперь воспринимаются без прежнего налета неприязни. Недоверие уступило место искреннему дружескому расположению.
Особую преданность ему выказывал Маршал. Командир даже порой подмечал проявления у него некоторого смущения, что было безусловно связано с прежним отношением к нему легионера.
Перкинс делал вид, что не замечает его некоторой сконфуженности, и продолжал действовать как шеф, сознающий свой долг и ответственность.
Как — то вечером, возвращаясь к вилле после напряженного дня, проведенного у поврежденного аэроджета, он нечаянно услышал разговор между Маршалом и остальными коллегами. Ковач, как всегда, готовил себе отдельный ужин.
— Повторяю, что это исключительный человек, — утверждал Маршал. — Как бы я хотел, чтобы вы понаблюдали за ним в тот роковой день! Он дрался, словно взбешенный дьявол! Не будь его — никто бы не возвратился живым из этой экспедиции.
— Пожалуй, ты прав, — подхватил Смит. — Славный малый. Те ошибки, что он мог совершить в прошлом, нас не касаются. Надо честно признаться, что нам не пристало гордиться нашим отношением к
