Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров

убедительно показывала, что до 1917 года более 70% товарного хлеба производили крупные хозяйства, использующие (в 1913 году) 4,5 миллиона наемных работников.

После раздела земли в результате революции число крестьян-единоличников увеличилось до 8-9 миллионов человек. В целом к 1928 году крестьяне производили хлеба на 40% больше, чем в дореволюционной России, но основную часть этого хлеба деревня потребляла сама. На продажу шло только 11,2 процента выращенного хлеба!

В державе, занимавшей шестую часть суши, никогда не было достаточно хлеба, но его и не могло быть. В стране, где 80% населения на полудохлых лошаденках примитивными плугами пашет тощие земли, достаточное количество хлеба произвести невозможно! К весне в обычных крестьянских хозяйствах хлеб кончался. Основная масса населения постоянно недоедала. Рассказы о хлебном богатстве дореволюционной России – это заблуждения несведущих людей.

Впрочем, у России была и еще одна особенность. Систематически, с неизбежной закономерностью (с интервалом в 5-6 лет), из-за недородов, вызываемых климатическими колебаниями – засуха и дожди – «в государстве великом» на протяжении столетий регулярно повторялся массовый голод.

Несмотря на жесткие меры, хлебный кризис зимы 1927 года не был преодолен. Уже 7 марта 1928 года Политбюро было вынуждено утвердить постановление Совнаркома РСФСР о введении с 15 марта «заборных книжек с ограничением норм выдачи хлеба в Москве для рабочих – 800 гр., для членов и семей их служащих – 400 гр.».

Однако и эта мера не стала панацеей. Весной по городам прокатилась волна рабочих выступлений, громили магазины, избивали милицию. 15 мая толпа женщин в Семипалатинске ворвалась в горисполком, требуя муки. Пятитысячная толпа безработных потребовала помощи. Плохо с продовольствием обстояло даже в обеих столицах – Москве и Ленинграде.

И все-таки в необходимости коллективизации самым основным был экономический аргумент: чтобы отсталой аграрной стране развиваться дальше, на создание промышленности требовались деньги; и взять их, кроме как у деревни, – больше было негде. И, поскольку кулак стал в первую очередь сопротивляться политике индустриализации, то и уничтожать его стал не Сталин, и даже не партия. Ликвидацию кулачества как класса обусловила объективная необходимость индустриальной революции.

Как и любое общественное и политическое объединение, большевистская партия не являлась сплоченным монолитом, составлявшим сплав идеальных и преданных своим убеждениям людей. Теперь, когда героические периоды революции и Гражданской войны были позади, когда партия укрепилась во власти, все более отчетливо стала проступать склонность многих партийных функционеров к приспособленчеству.

Сталин вовремя разглядел эту опасную тенденцию. Он рассматривал ее как «вопрос о массах и вождях». Выступая 13 апреля на активе Московской организации ВКП(б), назвав таких руководителей «лакированными коммунистами», он вернулся к лозунгу, выдвинутому им на XV съезде партии. Речь шла о развитии самокритики.

Он говорил: «За последнее время у нас стали создаваться некоторые своеобразные отношения между вождями и массами... У нас выделилась, исторически создалась группа руководителей, авторитет которых поднимается все выше и выше и которая становится почти недосягаемой для масс».

Однако, признав, что «без наличия такой авторитетной группы руководителей руководить большой страной немыслимо», он указывал на опасность. Сталин усматривал ее в том, «что вожди, идя вверх, отделяются от масс, а массы начинают смотреть на них снизу вверх, не решаясь критиковать их. Опасность эта может привести к тому, что вожди могут зазнаться и признать себя непогрешимыми. «...» Ясно, что ничего, кроме гибели для партии, не может выйти из этого».

И выход из положения Сталин видел в демократизации управления, на основе развития критики по отношению к руководителям со стороны самих трудящихся. Однако он понимал трудность решения этой проблемы и ясно осознавал ее психологические стороны. Дело осложнялось недостатком общей и политической культуры «простых» людей, часто не умевших четко формулировать свои критические выступления.

Учитывая это, Сталин был категоричен: «я думаю, что если критика содержит хотя бы 5-10 процентов правды, то и такую критику надо приветствовать, выслушать внимательно и учесть здоровое зерно. В противном случае, повторяю, вам пришлось бы закрыть рот всем тем сотням и тысячам преданных делу Советов людей, которые недостаточно еще искушены в своей критической работе, но устами которых говорит сама правда».

В народе страны он хотел видеть не тупую послушную массу, которую следует понукать, а активных участников общественной, хозяйственной и политической жизни в практике строительства государства. Он призывал поставить дело так, «чтобы сотни тысяч и миллионы рабочих и крестьян, а не только десяток руководителей, глядели в оба на ход нашего строительства, отмечали наши ошибки и выносили их на свет божий».

Выработку в рабочем классе навыков и умения управлять страной, управлять хозяйством и промышленностью, Сталин считал одной из основных задач социалистического строительства. Он указывал: «не развязав сил и способностей рабочих, сил и способностей лучших людей рабочего класса критиковать наши ошибки, отмечать наши недостатки, невозможно двигать работу вперед».

То был призыв к осуществлению советской демократии. Демократии, в которой власть народа не ограничивалась бы выборами узкой группы правящего слоя, а становилась насущной потребностью, собственным делом масс, содержанием их жизни. Он рассчитывал на осознанную творческую поддержку власти всем трудящимся народом.

Размышляя о демократизации управления государством, Сталин не мог не прийти к выводам о необходимости борьбы с бюрократией – этой подкожной болезнью любого государства, которая при рыночной экономике превращается в раковые метастазы коррупции.

Выступая 16 мая на VIII съезде ВЛКСМ, он говорил: «Одним из жесточайших врагов нашего продвижения вперед является бюрократизм (курсив мой. – К. Р.). Он живет в наших организациях – и в партийных, и в комсомольских, и в хозяйственных». Речь шла о людях, занявших в силу относительной образованности привилегированное положение в стране с низкой грамотностью населения.

Он пояснял, что когда говорят о бюрократах, то обычно указывают пальцем на старых беспартийных чиновников, обычно изображаемых в карикатурах в виде людей в очках. Нет, возражал он, дело не в этом. Если бы проблема упиралась в старых бюрократов: «то борьба с бюрократизмом была бы самым легким делом». Сталин говорил о новых чиновниках: «бюрократах, сочувствующих Советской власти» и «бюрократах из коммунистов. Коммунист-бюрократ – самый опасный тип бюрократа. ...Потому что он маскирует свой бюрократизм званием члена партии».

Перечислив появившиеся в прессе публикации о «смоленском» и «артемовском делах», как «позорных фактах развала нравов в некоторых звеньях наших партийных организаций», Сталин объяснил их появление тем, «что монополию партии довели до абсурда, заглушили голос низов, уничтожили внутрипартийную демократию, насадили бюрократизм».

Советская власть, существовавшая одиннадцатый год, не могла не столкнуться с проблемой кадров. Беда состояла даже не в том, что обществу всегда недостает деятелей крупного масштаба. Формальных претендентов на роль «вождей» было достаточно. Но в партию хлынул поток людей иного сорта. То были «практичные люди», без убеждений, без идей – мыльные пузыри, являвшиеся воронами в павлиньих перьях и стремившиеся воспользоваться привилегиями власти. Став членами партии, эти люди не разделяли ее идеологии и целей. Но именно им было присуще комчванство, злоупотребление своим положением, групповщина и делячество. Они руководствовались собственными мотивами, интересами и корыстными побуждениями.

Говоря о способах борьбы против партийного бюрократизма, Сталин заметил: «Я думаю, что никаких других средств против этого зла, кроме организации контроля партийных масс снизу, кроме насаждения внутрипартийной демократии, нет и не может быть. Что можно возразить против того, чтобы поднять ярость партийных масс против разложившихся элементов и дать им возможность гнать в шею такие элементы».