рукоделием. То бишь нас пестрыми, а Веню с неведомыми коллегами — жесткими блестяшками от допотопной школьной формы. Откуда они в той пуговичной коробке взялись — мне неведомо. Понятно только, что с Веней как минимум еще двое придут, а уж сколько там их в прикрытии будет, науке неизвестно. Да и про троих информация неточная. Наобум предположили, исходя из показаний Артемчика-Скифа и каких-то еще источников. В общем, все сложно, все непонятно, все страшно. И интересно при этом, как в кино про себя отважную смотреть.
И это у меня, канцелярской тихушницы, такие мысли, а уж как себя актерствующая Евдокия вела, я вообще молчу. Ей только папахи не хватало, шашки наголо и Звезды Героя на непристойный бюст. Хотя его лучше ничем не прикрывать: Спицын-то мужик, а не что-нибудь. Когда за соседним столиком такая красотуля сидит, хоть и с кавалером, мысли хочешь не хочешь, а разбегутся в неправильном направлении. Но задача перед Жекой стояла совсем иная: при необходимости работать на поражение, а при полной отчаянности ситуации самой нас гасить, опережая противника с его бензином. Их с Сеней двое, а нас, переговорщиков, четверо. Успеют ребята. Если не повезет, конечно.
— Ну ладно, если всем все понятно, то тогда давайте, мои голубки, действовать. Да так, чтобы на летнем солнышке погулять, да и…
— Да что там с солнышком вашим, — перебила Старого Зинаида, — у нас новогодние каникулы на носу, нам подыхать нельзя, рук не хватает. Что у нас по работе, что у меня… — И наряд на себе поправила — строго, как форму.
— Тоже верно. Ну что, тогда, группа прикрытия, на выход. Как припаркуетесь, сразу два звонка — один мне, другой Павлу. Все ясно?
Сеня кивнул кратко, смотря не на меня и не на Старого, а все больше на фикус, а Жека вдруг к Гуньке подошла. Обнимать не стала, так, лбом в плечо ткнулась, прося прощения за всякое, совершенное по глупости, Гунька кивнул головой — так неловко, будто он картон сейчас глотал, — а потом Дуську по волосам погладил. Сжатой в кулак ладонью, на которой костяшки белели, будто фосфорической пыльцой присыпанные.
— Переговорная группа, задание всем ясно? Тогда через пять минут отход. Семен, спускайся вниз, заводи свою шарманку… что там у тебя нынче, «Рено»?
— «Бэха», Сав-Стьяныч, — поправил Сеня.
И машину уже сменить успел… Я в них слабо разбираюсь, но Сенечкин «БМВ» могла и по запаху узнать… наверное. Если бы захотела.
— Ну не суть важно.
Жека от Гуньки отступилась тем временем, пошла в коридор сапоги искать. А я, пока не забыла, заняла освободившееся место:
— Павлик, у меня там кот дома. Ну Клаксон, крылатка. Это Цирлин детеныш, я тебе рассказывала… Ты помнишь?
— Наверное… — Гунька сейчас поверх меня смотрел. Если бы он спиной о дверной косяк не опирался, то, наверное, шатался бы слегка. От напряжения. Трясло его. От одних только взглядов на Савву Севастьяныча, который тем временем пуговицы с нашего чертежа в карман пиджака зачем-то смахивал.
Батюшки мои, это даже не передать, как сильно Гунечка сейчас за своего учителя боится. У него ведь, кроме Саввы Севастьяновича, реально никого нет, просто я это после сегодняшнего рассказа все никак сформулировать не могла. Ну а чего: если час или полтора внутри Гунькиной жизни живешь, то и мыслишь примерно как он. А Павлик себе в таких вещах все никак признаться не может.
— Павлик? Ты про крылатика не забудь, ладно? Объясни ему все, хорошо? Ты же умеешь?
— Умею, объясню. — Гуня мне улыбнулся даже. А потом и посмотрел. — Только ты вернешься, поняла?
— Хорошо, — неуверенно согласилась я. Хотела еще что-то добавить, но меня Афанасий плечом оттер:
— Пашечка-а-а! — заголосил вдруг Фоня клоунским вяком. — Пашулечка, родненький ты мой, у меня там дома пол-литра осталась, в тумбочке под телевизором, совсем без присмотра, сиротинушкой! Ты уж пригляди за ней, родненький ты мой! Не оставь без внимания голубушку-у-у!
Все расхохотались. Даже Цирля чего-то мрякнула на кошачьем.
— Гунь, чего она говорит? — спросила я вполголоса.
Гунька не ответил, только палец к губам прижал. Ох, он же свои способности скрывает, а я-то опять прокололась.
Но на мою оплошность никто сильно внимания не обратил, уж больно громко Евдокия из прихожей завизжала. Хорошо, хоть что «мамочка!», а не что понепристойней.
— Ну дурная ты… Это ж мыш, чего его бояться? — утихомирил ее Гуня, выгребая из Жекиной шпилечной обувки перепуганного визгом Штурмана.
— Сам ты мыш… Он же мне стельку прогрыз, паразит хвостатый.
— Скажи спасибо, что не каблук! И вообще, это на удачу, — поклялся Гуня. Мышика в ладони спрятал, с коленей поднялся и к Старому подошел.
Что они друг другу сказали, я не расслышала: опять за окном грохнуло. Изо всех сил и малиновым грозным блеском — как сигнал к началу наступления, честное слово.
Часть шестая
Вечная молодость
— Да одноклассники гудят, наверное. Это теперь модно. — Зинаида перехватила мой недоуменный взгляд.
По сравнению с нынешней ресторацией наш злополучный «Марсель» выглядел благотворительной столовой для нуждающихся слоев населения. Но, несмотря на поздний час и страшноватые цены на кофе, вписанные мелком в зеленую гладь доски, народу здесь было предостаточно. Я сперва завертела головой, пытаясь углядеть давнего знакомца Венечку или хотя бы обнаружить Жеку с Семеном, но вместо этого отвлеклась на трогательную по своей контрастности картинку. За центральным столиком расположились четверо подвыпивших мужчин. Двое выглядели крайне респектабельно и посему вкушали полный ужин,
