голову, что купить сыну или дочке. И стоит такой набор всего один тугрик.
Запасаемся бензином и едем дальше. Следующая остановка в сомонном центре Баян-Хутаге.
Не успели мы оставить Баян-Хутаг, как показался центр Хэнтэйского аймака — Ундэр-Хан. Уже издали заметно, что это старинный город с красивыми зданиями и аллеями вдоль улиц. Ундэр-Хан растянулся по берегу Керулена, самой длинной реки в Монгольской Народной Республике[90]. Керулен берет начало в горах Хэнтэй и впадает в озеро Далайнор в Китае. Селенга с ее притоками — Орхоном, Мурэном, Эгин-Голом и Толой — орошает запад монгольских степей, а Керулен с его притоками — восточные степи. В этих степях на востоке страны кочевали в древности монголы до того, как центром их кочевий стали долины Селенги и Орхона. Долина Керулена была как бы дорогой, ведущей в рай кочевников — район Каракорума. Здесь собирались монголоязычные племена, на этих пастбищах тучнели их табуны и отары. Но монгольская нация зародилась не здесь.
К северу от восточных степей за хребтом Эрэн-Даба протекает река Онон. Бассейн Онона не относится к степным районам Центральной Азии. Южную его часть занимают горные долины, а северные — сосновые леса, чередующиеся со степными участками. Здесь, у Онона, по всей вероятности, родился Чингис-хан, тут с начала XII века, очевидно, расселились монголы. В 1957 году Каталин Кёхалми при поездке на север Монголии показывали место неподалеку от реки Онон у Третьего Озера, где, по местным преданиям, родился Темучин. Но и бассейн Онона нельзя назвать «древней прародиной монголов». В одной из записей китайской хроники, относящейся к эпохе династии Тан (618–906 годы нашей эры), упоминается о союзе племен шивей, населявших Южную Сибирь и Северо-Восточный Китай. В составе этого союза было племя мо-гу-ли, обитавшее к северо-востоку от Онона. Еще и во времена Чингис- хана, в XII веке, некоторые монгольские племена жили в лесах на севере страны.
Итак, процесс перехода от одного образа жизни к другому, полностью завершенный венграми, процесс, который мы сами в небольших масштабах наблюдали у тюркских племен на южном берегу озера Хубсугул, затронул не только венгров и тюрок. Он наблюдался у многих кочевых народов, и монголы не составляют исключения. Четыре фазы образования Монгольской империи — жизнь в лесах Южной Сибири, затем в лесостепи бассейна Онона, в степях Восточной Монголии и, наконец, в западных степях, где возникла столица Каракорум, — могут быть приняты лишь в качестве схемы.
В действительности все происходило гораздо сложнее, но все-таки процесс, видимо, развивался в этом направлении. Здесь, на берегу Керулена, я снова приближаюсь к ответу на вопрос, поставленный мною перед поездкой в Монголию. Детальное исследование этой проблемы займет не один десяток лет. Надо основательно изучить огромное количество китайских и монгольских источников, чтобы найти в них сведения, позволяющие реконструировать исторический процесс во всех деталях.
Пока я раздумывал над этим, наша машина проехала по большому бревенчатому мосту через Керулен и мы оказались в аймачном центре. Останавливаемся у ресторана.
С первого взгляда выхватываю из меню одно слово — «гуляш» и тут же заказываю это венгерское блюдо. Передо мной ставят тарелку с кусочками тушеной баранины без красного перца, с отварным рисом, ничуть не похожее на венгерский гуляш[91]. Это блюдо попало от венгров к монголам через русскую кухню, где оно тоже, очевидно, внове. Я обещаю своим монгольским друзьям, что если они приедут в Будапешт, то я угощу их настоящим венгерским гуляшом.
Едем дальше. Любуюсь окрестностями, как вдруг машина со скрипом тормозит.
— Змея! — кричит шофер.
Выскакиваем из машины, хватаем домкрат и бросаемся на извивающееся среди дороги пресмыкающееся — другого оружия у нас под рукой нет. Змея с возмущением поднимает голову и неучтиво показывает язык. Стараемся ударить ее по голове железным прутом, но она в мгновение ока скользит вверх по колесу машины и исчезает в кузове. Теперь она лишила нас единственного убежища; бросаем в машину камни, бьем по кузову в тщетной надежде выгнать гадину, но на большее не решаемся. А змея и не думает выползать Она так хорошо спряталась, что мы не можем догадаться, где она засела. Шофер включает мотор, но и это не смущает змею, хотя она, по всей вероятности, спряталась под капотом. Толкаем машину взад и вперед, но гадине, видно, нравится прогулка в машине, и она не думает вылезать.
Отказываюсь от надежды продолжать путь в машине, ведь не садиться же вместе с таким неприятным пассажиром! Но проходит около получаса, мотор нагрелся, змее это пришлось не по вкусу, и она выползла наружу.
Влезаем в машину и начинаем охоту. Направляем колесо автомобиля прямо на голову извивающейся на дороге змеи и переезжаем через нее. Оглядываемся: змея спокойно продолжает извиваться на дороге. Возвращаемся, опять переезжаем, но вес машины недостаточен, чтобы раздавить гадину. После десятой попытки отказываемся от мысли одержать верх над змеей монгольских степей и продолжаем путь.
Темнеет, когда мы наконец попадаем в долину верхнего течения Керулена, окаймленную высокими горами Хэнтэйского хребта. Дорога вьется среди скал. Удивительно хороша угрюмая, извивающаяся в глубине река. Жаль, что уже слишком темно и нельзя сделать снимки.
Ночь проводим в юрте смотрителя уртона, а наутро продолжаем путь. Через два часа достигаем перевала Баян на водоразделе двух больших бассейнов. По ту сторону перевала начинаются степи Западной Монголии. Вскоре перед нами открывается долина Толы.
Не доезжая Налайхи, сворачиваем с дороги, чтобы навестить приятеля Сухэ-Батора. В аиле только что приготовили свежий кумыс, и нас угощают им.
Кисловатый напиток прекрасно утоляет жажду. Наполняем им все имеющиеся в нашем распоряжении сосуды, так как, по мнению Сухэ-Батора, нигде нет такого замечательного кумыса, как здесь.
Снимаем в разных позах наших любезных хозяев и снова залезаем в раскаленную машину. Начинается последний этап нашего путешествия.
Сворачиваем на дорогу между Налайхой и Улан-Батором. Машина несется как на крыльях. Вот и асфальтированное шоссе. Через несколько минут подъезжаем к гостинице «Алтай».
Мне предоставили прекрасный двухкомнатный номер с ванной. Мебель монгольского производства очень удобна и красива. В углу радиоприемник и телефон. Сейчас же звоню в венгерское посольство, спрашиваю, нет ли для меня писем. Телефонная связь в Улан-Баторе несколько сложна; некоторые аппараты работают через коммутатор, другие автоматизированы. И все же мне удается из своей комнаты поговорить с Будапештом.
Иду в прекрасно оборудованную баню. Сижу в зале ожидания, как вдруг входит женщина в белом халате и объявляет:
— Корабль готов. Пожалуйста, кто следующий?
Откуда мог взяться здесь корабль? Тола в полукилометре отсюда, да и по ней суда не ходят. Молча жду, что будет дальше. Минут через пять женщина подходит ко мне:
— Ваш корабль тоже готов. Пожалуйте сюда!
Никаких кораблей я не заказывал, думаю, что и в ближайшем будущем у меня не будет в них надобности, но, подталкиваемый любопытством, иду за женщиной, гордо поглядывая на окружающих простых смертных с видом судовладельца.
Женщина вводит меня в маленькую комнатку, из которой дверь ведет в другую, побольше — ванную. Не вижу никаких кораблей. Нет даже лодок. Спрашиваю женщину:
—
— Тенд! (Там!), — бросает она в ответ, показывая на ванну.
Монголка не понимает, почему я с таким трудом сдерживаю смех. А я и не знал, что слово
В последние дни привожу в порядок собранный материал и разыскиваю старинные тибетские источники. К сожалению, у меня нет возможности сфотографировать деревянные гранки, хранящиеся в государственной библиотеке и представляющие для меня такой огромный интерес. Не остается ничего другого, как переписать от руки, сколько успею. Разумеется, это не заменит фотоаппарата. Даже восточные мудрецы, переписывая книги, допускают ошибки; случалось это и с европейскими учеными. А ведь бывает и так, что из-за одной ошибки становится непонятным весь текст. Переписка — тяжелая работа, но мне все же удается пополнить материал о цамах, собранный в 1957 году. Приступаю к прощальным визитам. Обхожу
