вили себя Иисусом Христом, восходящим на Голгофу. И это, конечно же, волновало бы читателя, если б не было столь фальшиво, — «никогда не посмеют стать враги России». И если б не следующая за этим фраза Нади, которая, видно, «и вовсе ожила». «Вы, парни, порете и порете, и я за вами чирикаю, прыгаю как воробей». Во — первых, наверное не «порете», а «прёте». А во — вторых, высокий, хоть и фальшивый, настрой как бы соскакивает со своей высоты. И я представляю себе эту самую Надю, запузырившую этакую полужаргонную фразу. Очевидно, она из тех, кому лишь бы приключение. Под крестом ли, под иконой ли Божией Матери. И потому дальнейшие Ваши выкладки о боголепии и терпении воспринимаются уже, как лепет ребенка, который только — только познает, что баловаться нельзя. Если особенно не вдумываться. «Дорога поворачивается так, что идем прямо на обжигающее солнце. Тень от креста заслоняет голову и лицо, от этого легче. Но и стыднее (Выходит, то было стыдно, а теперь еще стыднее? — В. Р.) — нельзя облегчать трудности». А если вдуматься, то…
И вот тут обратимся к названию этой главы «В тени креста». Это название, как нельзя лучше, Подходит ко всей повести. Потому как оно есть ключ к пониманию ее идеологии. Если можно так выразиться. В самом деле. Согласно Вашего откровения, что в тени креста «легче», «но стыднее», получается, что негоже пользоваться даже тенью креста себе во благо. Но ведь Ваша повесть только и заботится о том, чтобы увести людей и самому уйти в тень креста, то бишь, под сень церкви. И когда вы оказываетесь в тени креста, то Вам становится еще стыднее. Очевидно, в глубине души Вы понимаете, что еще не сподобились в истинного верующего. Только пытаетесь. От сознания этого Вам стыдно, а в тени креста еще стыднее. Ибо, как ни страдай в Крестном ходе — прогулке, в какие мучения не ввергай себя, как ни млей от благословения батюшки нести крест, — в душе?то Бога нет. Пока. А отсюда и фальшь. И стыд.
Вы пишете: «Крестный ход — это непрерывная соборная молитва. Собором черта поборем! Вообще этого врага рода человеческого даже и называть (!) по имени не надо: он сразу радуется, как же помнят его». (От нас только это и требуется, чтоб не называли по именам врагов России. То?то они прячутся под русскими именами! — В. Р.)
«Крестный ход — это наступление на нечистую силу, это язвы дьявольскому воинству, поражение и посрамление сатаны. Он, сволочь, думал: с Россией покончено, а мы живы. Он думал: убьет деревни, и люди уйдут. А мы пришли и идем, и оглашаем разоренные русские пространства молитвами Господу. (так ведь уже разоренные! — В. Р.). Эти молитвы на многие версты как пеленой целительной укрывают нашу родину». (Не укрывают. Ее продолжают разорять в циклопических масштабах. И не целительной пеленой она покрыта, а пеленой нашего равнодушия. Потому как молчим и терпим, видя полный разор Отечества. — В. Р.).
Не ведаем, что творим. Вот и Вы в молитвенном экстазе, под распевы и звон колоколов, иод «Херувимскую» и «Отче наш», рветесь к батюшке принять причастие и, похоже, даже не вдумываетесь, о чем поет хор. А он поет: «Святися, святися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на Тебе воссия. Ликуй ныне и веселися, Сионе…».
Они ликуют. На третий день после расстрела парламента устроили свой праздник кровавого жертвоприношения Пурим. Под видом чествования балерины Майи Плисецкой. И ни где?нибудь, а в Большом театре. Прав был Александр Проханов, тысячу раз прав, когда за круглым телестолом, полемизируя с Голимбиовским, сказал — «с вами надо разговаривать одним языком, языком дубинки». А Вы решили крестным ходом бороться.
Этим своим «Крестным ходом» Вы потрудились не на дороге спасения, как Вы думаете, а на ниве принижения русского народа.
Так зачем Вы сотворили этот «Крестный ход»? Заигрываете с церковью? Так Вы изволили высказаться в бесполезности этого дела. Тут же, в этой повести: «…близкое знакомство со священнослужителями святости не прибавляет». Отсюда, мне кажется, следует, что и заигрывание с церковью веры в Бога не прибавляет. Тем более — святости. Иногда мне кажется, что Вы хотите уподобиться Маргаритушке и другим старушкам, которые истинно веруют, а потому могут резать правду — матку и даже блажить. Но Вам никогда с ними не сравняться, ибо у них Бог в душе, а не в словах. И впереди у них одно — свидание с ним. У Вас же — московская квартира, комфорт, уют, куда Вы так нетерпеливо устремились на автобусе после «мук», перенесенных в крестном ходе. У вас любимое дело. Наверное, должность приличная. Известность в литературном мире. Словом, положение в свете. Которое вы не хо
тели бы утратить. Но чтобы отвлечь читателя, не зафиксировать его внимание на этом, Вы демонстрируете «под занавес» припадок любви к малой родине. Когда уезжаете в автобусе. «Похороните меня в Великорецком». Этот запоздалый всхлип «Похороните меня в Великорецком» звучит как завещание человека, напрочь разуверившегося и предчувствующего скорую кончину. То есть, сложившего оружие, сдавшегося на милость победителей. Вы «Крестным ходом» похоронили себя заживо. И тащите за собой всю Россию, всех русских. Что касается Вас, то это дело Ваше. Но остальные?! Хотят ли они вместе с Вами сойти в могилу заживо? Это бо — олыпой вопрос. Я, например, не хочу. Подумайте над этим. Тем более у Вас у самого, несмотря на общий самоуничижительный тон повести, прорывается протест. Вы спорите с протестантом о терпимости православия так:
Он; «— Вы не правы, Православие терпимо к тем, кто…»
Вы: «— Очень зря терпимо. Терпим, терпим, да души теряем…»
Тут прорезался на миг прежний Владимир Крупин. Но только на миг. В самом деле. Наши духовные пастыри нынче призывают нас терпимо относиться к другим религиям. К иудейской тоже. И мы понимаем, что от этого православие тускнеет, теряет паству. Н6 в споре с протестантом Вы говорите об этом иносказательно, точнее, намеком. И тут на ум приходят слова Маргаритушки о «зубьях», как о ненужном «матерьяле» во рту. Потому что совершенно очевидно, Бога Вы явно не обрели пока, судя по «Крестному ходу», а «зубья» потеряли. И вместо них торчат огрызки, которыми Вы не в состоянии не только укусить, а даже поцарапать бесовские силы. Потому что в истовой вере, видимо, и на самом деле надо ходить пешком в оба конца крестного хода, как того требует святитель Николай от Прокопия Ивановича, уехавшего после крестного хода на автобусе. Он явился к нему во сне и пообещал «отдернуть одну ногу». У вас он «отдернул «зубы».
По поводу своей беззубости Вы и сами искренне недоумеваете: «И опять я себя обрываю, зачем ныть? Что толку? Не мы ли своим нытьем о том, что Россия гибнет, помогали ее гибели? То?то злорадства было врагам: глядите, кричали они, эти русские сами говорят, что гибнут».
Между тем, в повести есть совершенно великолепный пример активного протеста. Правда, его подает нам нео
душевленный предмет — телевизор. Когда он, погруженный в воду молодыми охламонами, набежавшими к Великой, «…поступает единственно правильно — превращается в металлолом». Чем не символ активного протеста? А Вы строкой ниже пишете: «Идем обратно умиротворенные. И сердиться не можем и не хотим на дикие орды приехавшей молодежи. Три дня Крестного хода сделали нас (!) полными любви ко всем…»
Ко всем!
Если б Сергий Радонежский был «полон» этой самой любовью «ко всем», то мы, русские, давно уже говорили бы на татаро — монгольском диалекте.
Из головы все?таки не идет вопрос: для чего Вы написали эту повесть — проповедь? Вы пишете, что во «искупление вины перед теми, кого описывал в повести «Великорецкая купель», описывал не как участник крестного хода, а как его зритель. А это не одно и то же — пройти с молитвенниками их путь или же, сидя в холодочке, расспрашивать их о пережитом».
Но ведь Вы, искупая вину перед героями «Великорецкой купели», впали в новый, еще более тяжкий грех. Не проникнувшись как следует сам верой в Бога, а потому плутающий еще, своим «Крестным ходом» зовете людей к самоуничижению, бессмысленной кротости и послушанию, к непротивлению злу насилием. В наше?то время, когда разгулялись сатанинские силы, схватили нас за горло.
В крестном ходе участвуют человек четыреста. Вы плелись по вятской земле, кинув свои дела. Безвольные, сирые и «бессмысленные». До такой степени, что девушка Катя думает, что все вы «тругники» от слова трутни. «…Все работают, а мы просто так идем, вот и трутники». Ее поправляют — «трудники».
