Это он организовал нашу поездку в Вешенскую. При совершенно чудесной сговорчивости начальства. По его словам, он только обмолвился, приближаются, мол, шо
лоховские дни, неплохо было бы свозить туда группу кубанских писателей и… Тут его прервали и сказали: «Все понятно». Это были поистине магические слова. В этом мы убедились всем нашим существом. Как только стал проявляться смысл магических слов: «Все понятно», — мы не сговариваясь присвоили Петру Ефимовичу походный титул: «Ненавязчивая руководящая и направляющая сила с демократическим уклоном». Длинновато, правда, но солидно.
Рядом с Петром Ефимовичем в переднем ряду и в центре сидел Виктор Иванович Лихоносов — на днях озвученный на всю страну новый лауреат Шолоховской премии. Мы бережно везем его для вручения диплома и премии. Он в хорошем настроении. Время от времени круто поворачивается к нам, сзади сидящим, и выдает какую-нибудь веселую штучку. Без объявления и представления он взял на себя роль маэстро по смеходелу.
Во втором ряду, тоже слева направо, сидели Александр Васильевич Стрыгин и Анатолий Дмитриевич Знаменский — уже лауреат Шолоховской премии, получивший ее ранее. Наши аксакалы — мудрые и зоркие. Они придирчиво смотрят, чтоб литературная молодь чего?нибудь не того.
Через проход от аксакалов — сижу я. Как всегда, помалкиваю, потому что привык больше слушать, чем говорить.
В третьем ряду в темном уголочке сидел Женя, кинооператор. Он мучительно боролся со сном и выглядел побежденным.
Сзади меня — Александр Дмитриевич Мартыновский. Он обдавал, чувствую, холодным взглядом мой затылок. Знаю почему. Он думает, что я не читал только что вышедший его роман «Оборотни». А я читал. И нахожу его удачным. Даже порекомендовал, улучив момент, прочитать Анатолию Дмитриевичу Знаменскому Взгляд Саши после этого потеплел.
Итак, я сидел и помалкивал, придумьпая, о чем они думают.
Володя — шофер, наверное, пересчитывал в уме своих четырех начальников и силился понять, кто же из них более начальник.
Сиденко молил Бога, чтоб не закипеть е месте с радиатором. И еще о том, куда это его занесло, простого труженика? Какие люди вокруг?!
Вера, склонившая голову на левое плечо своему ненаг
лядному, наверняка думала о том, какой он все?таки ненаглядный. А Петр Ефимович, конечно же, продолжал верить, что она у него и Вера, и Надежда, и Любовь.
Виктору Ивановичу давеча приснился Сталин. Как будто он четко сказал: «История была, есть и всегда будет». Теперь он напряженно думал над этими словами Сталина. От напряжения даже заснул на правом плече у Петра Ефимовича.
Уважаемые аксакалы говорили ни о чем, потому что говорить о чем?либо конкретном не хотелось.
О чем можно говорить, когда за окном разгорается солнечный майский день, радуют глаз и сердце картины за окном — деревья, кругом зелено, серебристые поля пшеницы, цветы, свежая листва на деревьях; увесистые колосья в поле ворошит набегающий озорной ветерок. Какая прелесть, какой простор! В душе теснятся тихие слезы и печальные надежды на что?то лучшее в жизни. Мысли то и дело забегают наперед, туда, на шолоховские земли, где нас ждут волнующие встречи. Как оно там все будет?! И как же далеко мы устремились, чтоб навестить великий паах! А за окном бегут и бегут зеленые, цветастые просторы. Боже, как бескрайни и прекрасны твои землк, Россия! За что же тебя так ненавидят недруги, нас на этих твэих просторах?! Завидуют?
Завидуют, что нам, а не им достались эти нескончаемые прелести. Что мы, а не они исторические и современные хозяева этой Земли. Мы, тысячелетия поливающие ее кровью своей. Кому?то взбрело в голову, что мы не достойны этой Земли. А ведь мать не выбирает дитя. Какое народится, такого и поднимает на ноги, выводит в жизнь, отдавая ему все, лелея до последнего его дыхания в этом мире. Так не взыщите, господа хорошие, что российская земля предпочла народить нас, а не вас. И держится за нас, «непутевых», а не за вас, «правильных». И как бы вы ни хитрили, ни хаяли ее, чтоб отвадить нас от нее, отлучить, сделать Землю бросовой, чтоб потом подобрать — ничего не выйдет! Вам удалось на время вздыбить мутную волну, которая подняла над Россией нескольких шкурников, готовых продать не только Землю, но и мать родную. А вот не к ним клонит свою голову Россия, порченым, а к настоящим своим защитникам и ратаям.
Мы едем к праху одного из гениальных сынов ее. В день его рождения. На душе покойно и светло. Нет грусти, нет занудливых забот, прижигающих нашу действи-
тельность. Все будет хорошо! С нами Бог и память о наших великих предках. С нами неиссякаемый победный дух народа. Нас упорно тащат к пропасти. Тщетно, господа! Ибо природа наделила все народы, от мала до велика, иммунитетом от рокового шага. Пора вам это уяснить…
Просыпается Виктор Иванович, круто поворачивается к нам и, подражая Брежневу, шутит: «Ничего, ребята, вот соберем тридцатый съезд КПСС и решим. Снова заработают издательства, будут издавать книги…»
Мы смеемся. Но этот смех, можно сказать, сквозь слезы. Почти у каждого из нас демреформы отняли возможность издаваться.
У Анатолия Дмитриевича, я знаю, заглохло издание четырехтомника избранных произведений. А ведь ему за семьдесят пять! И написано им предостаточно достойных вещей.
Знаю я и о том, что застопорили издание романа Александра Васильевича Стрыгина.
Мой роман «Суд чести» тормознули в «Советском писателе» на стадии «в печать».
У Виктора Ивановича Лихоносова, при всем его громадном авторитете, тоже не ладится с изданием книг. И он, чувствуется, вроде в шутку, «грустит» о советских временах. Хотя и в советские времена его не очень?то баловали. Я знаю все его перипетии с властями.
И всех нас щедро «одарил» новый перестроечный режим: есть почти нечего. Писательскую организацию «подкармливали» кое?как. Однажды завезли писателям в союз рыбешку. Мелочь. Кошка, уважающая себя, не стала бы есть. А Виктор Иванович, коллеги потянулись в союз с сумочками.
Стыдоба! А что поделаешь? Есть?то хочется каждый день. И у каждого семья!
А тут крутанули по телевидению трехсерийный фильм С. Говорухина о Солженицыне. О том, как он лихо разрушал Советский Союз. Я не выдержал этого глумления, написал ему письмо в Вермонт. Он там еще жил. В письме привел цитату из статьи Виктора Ивановича о С. Медунове, где он пишет: «Нас убивают вместе с Россией». Написал и про эту рыбешку, которой подкармливают писателей местные власти.
Не знаю, попало это письмо к нему или нет, читал он его или нет, но вернувшись потом в Россию, воочию убедившись, чего натворили тут реформаторы, он заговорил
другим тоном. Мол, все не то, все не так. Мол, надо было… А вчера, 29.05, он доказывал с цифрами в руках, что рождаемость на одну женщину в России упала до катастрофических показателей. Что сто двадцать лет тому назад, при царском режиме, рождаемость равнялась семи при научно обоснованном минимальном пределе 2,25, нынче она составляет 2,15, а кое — где и 1,8… При этом он уже не хвастался, как лихо рушил Советский Союз. Спохватился умник, лауреат Нобелевской премии.
Мы перекинулись об этом несколькими фразами и умолкли.
Чтобы разрядить невеселые размышления, Петр Ефимович говорит: «А что это молчит наш орготдел?» Поворачивается и смотрит на нас с Сашей Мартыновским, добавляет: «И служба гастрономического обеспечения?» Мы почти в один голос отвечаем: «Будет остановка — будет гастрономическое обеспечение».
Делаем остановку в молодом продуваемом соснячке. На импровизированную скатерть — самобранку вытряхиваем все, что у кого есть — «вино» и «просвирки». Плюс кое?что из программы доброхотов «Все понятно». Причащается даже непьющий Анатолий Дмитриевич. Глядит на меня, просит это отметить. Отмечаю.
Снова едем. Совсем другое дело! Оживился разговор, снова посыпались шутки, подначки. Виктор Иванович круто поворачивается к нам и говорит, подражая голосу Брежнева: «Мы, верующие атеисты, так думаем…» Смех.
И тут в монотонное гудение мотора вплетается женский красивый голос. Все умолкли недоуменно.
