шаловливых мальчишки, наконец, я нащупываю у него под пижамой выпуклость, размер которой меня сейчас вполне устраивает. А что, рассвет-то мы уж встретили, можно и под душ вдвоём.
… Наступает день полнолуния. Первым делом Линки застилает постель особым покрывалом, с которого ему легко будет очистить шерсть завтра, или когда мы останемся с ним вдвоём. Рем теперь, кажется, всю жизнь будет нервничать, да попросту поддаваться паническому ужасу перед летними полнолуниями. Как его довело до этого состояния не само полнолуние даже, а его «предвкушение» перед тем, страшным прошлогодним июльским, выпавшем на двадцать третье, ночь зачатия наследника. Это сказалось, в частности, в желании сожрать, именно сожрать, а не укусить, человека, тогда Рем был поистине страшен, так смотрел на меня. Но вот он - Рем, а где Хоуп, где даже наследник… Зря он так боится, ведь я его никогда за всю жизнь не брошу более одного в эти проклятые полнолуния, доколе сам жив буду - не брошу. Да и Аконитовое зелье я ему даю, с его же подсказки, за три дня до полной Луны, но паника, паника, посеянная тогда мною, с ней же не поборешься обычными доводами рассудка. На то она и паника - логикой с ней бороться нельзя. Можно только, как вот сейчас, когда Рем сидит передо мной на коленях, взять его голову и ласкать волосы, неторопливо проводить по таким любимым чертам лица. Внезапно его снова передёргивает, а волосы у корней встают дыбом. А за этим порывом ужаса - снова моя неприхотливая, умиротворяющая ласка.
- Ну же, ну, Рем, любимый, золото моё, Король мой, Брат мой близнец, солнце моё, я так люблю тебя, подними голову, - он покорно следует моим словам. - Не бойся, я же здесь и останусь с тобой.
- Навечно?
- Я не Николя Фламель, чтобы рассуждать о вечности, у меня ведь нет под рукой философского камня, а то бы…
- Да, с кем, с кем, - он горячится, торопится, - ты передпочёл бы остаться в Вечности, Северус Снейп? Со мной ли, с моими, тогда уже, вечными полнолуниями? Может, с Альвуром?! Это же твоя первая любовь!
- Нет, - говорю твёрдо. - Не с Альвуром, мне не сжиться бы с его робким темпераментом.
- Тогда с Гарри?! С Гарри, да? Вы же так любили друг друга.
- Нет, Ремус, не с Гарри. Он снова, но уже с вечными ломками, требовал бы вечного опиума. С тобой, Рем, с тобой, любимый, пусть и с вечными полнолуниями, нам-то что до них?
- А, впрочем, что это я? Я же - нелюдь, а такие не могут жить вечно. У меня, представляешь, живого, сильного, чувственного, нет души, а у тебя есть.
- Это ты в своё время наслушался работников Министерства и тех колдомедиков, которые вас, оборотней, ставили на учёт, а потом осматривали, грубо, как даже животных не осматривают ветеринары. А ещё ты так говоришь от того, что тебя изгнали из рода, когда тебе даже не стукнуло семнадцать.
- Стукнуло. Ты, что, забыл, что мой день рождения в сентябре?
- Нет, конечно, восемнадцатого. И будет тебе сорок пять - опять догонишь меня.
- А… это произошло в конце сентября, на первой же прогулке в Хогсмид.
- Ну, подумаешь, «стукнуло». Я вообще считаю, что семнадцатилетие - не возраст для совершеннолетнего мага. Вот у магглов, которые живут втрое, а то и в четверть меньше волшебников, и то - только двадцать один год - время совершеннолетия. И в этом они мудрее нас.
Так, что есть у тебя всё, и душа тоже, мы же выбираем крёстных для наших детей, равно, как и магглы. Вот только обряд у нас заканчивается на этом выборе и церемониальном перекладывании младенца на руки крёстному в присутствии волшебника, произносящего хвалебен Мерлину, а магглы стараются выбирать и крёстного и, как это ни глупо звучит, крёстную мать, а ещё окунают младенца в «святую», попросту облагороженную ионами серебра, воду и смазывают ему в особых местах специальным, тоже церемониальным, маслом.
- Чем-чем серебра?
- Да так, - замялся я, не люблю, когда меня ловят за изучением маггловской химии. Даже Рем.
- А занялся бы ты поисками философского камня? - не унимается Рем.
- А зачем он нам? Ты бы хотел быть вечно молодым, вечно пьяным? Не хватит ли нам отпущенного великим Мерлином?
- А вот я не обижаюсь на твои слова о «вечно пьяном». Это не про меня. Тем более сегодня в одиночестве пить будешь ты.
И снова дрожь во всём теле.
- Скажешь - вообще не притронусь.
- Да что уж, ты пей - за себя и за меня, - пытается шутить Рем. - А насчёт философского камня ты всё- таки подумай.
- Обещаю, мон женераль.
- Ну, иди ко мне, пока ночь не наступила, - внезапно догадываюсь я, как можно утешить моего человека-волка. - Да займись делом. Не то ощипаю тебе спину ночью.
Смеётся, наползает, и я уже чувствую себя на высоте. Торопливо расстёгиваю его рубашку, он - мою. Так и валимся на старое покрывало, барахтаясь в попытке снять друг с друга шоссы, затем бельё. Я ложусь на живот, а он, в так и не изученной нами до конца позе, присаживается на коленки и забрасывает мои ноги к себе на плечи, потом отползает так, чтобы я держался бы за него голеностопами и встаёт на корточки. Мой позвоночник прогибается, а Рем, тем временем, подползает всё ближе к моему анусу, раздвигает ягодицы и, не обращая на моё тихое шипение от потянутых мышц живота, начинает в меня входить. Медленно. «Садист», - мысленно обращаюсь я к нему и поддаю задом вверх, отталкиваясь от кровати руками. Сжалился, вошёл полностью и двигается, да так быстро, как только я и люблю. Вскоре у меня перед глазами всё плывёт и мелькает от разноцветных пятен, наконец, он обхватывет меня рукой за член, и мы кончаем.
Потом, отдышавшись и прислушиваясь к состоянию мышц живота, я говорю:
- А знаешь, мне сегодня хватило одного твоего прикосновения.
Рем снова счастливо смеётся:
- Это потому, что я коснулся тебя вовремя, а мог бы и дальше тебя трясти.
- Ты? Ты не смог бы - в таком сумасшедшем темпе, какой ты взял с самого начала.
- А спорим, что смог бы и сейчас?
Я, честно признаться, подустал, но не пойти на такой спор…
- Спорим.
- На что? - делает вид, что ему неинтересно.
- На то, что я найду крёстного наследнику.
Ненасытные золотисто-карие глаза его разгораются, и он говорит:
- За неимением третьего, кто был бы свидетелем нашего спора, поверю под твоё слово чести.
- Честью Северуса Ориуса Снейпа, клянусь.
И прибавляю:
- Это вот этим ты собираешься из меня душу вытрясти?
- А ты пострайся, Северус Ориус Снейп, у тебя же это любимое занятие.
Что ж, это правда, особенно, если учесть, что Рем не особо жалует оральный секс, хоть и в моём исполнении, а уж за свои способности в этом я ручаюсь. Помню же, как нравилось Гарри, всё-всё, умолкаю - я дал себе слово, которого и посейчас придерживаюсь, за очень редкими исключениями, не сравнивать Рема ни с Гарри, ни с Альвуром, хотя с последним этот самый вид секса, единственного, впрочем, и был-то у меня только на собственное шестнадцатилетие.
Я спрашиваю у Рема, не передумал ли он, но тот непреклонен.
- Давай, давай, любитель или, лучше, профессионал.
- Главное - за тобой, Рем, я-то справлюсь, - смеюсь, теперь уже, я.
Потом заглядываю в его внезапно остекленевшие глаза.
- Рем, Рем, да что с тобой?
- Опять, - он судорожно сглатывает. - Страшно стало, извини, уже отпустило.
- Так может, к чёрту его, этот секс?!
- Нет, хорошее занятие и отвлекает по-хорошему, - пытается отшутиться он.
Но я-то видел, какой у него был затравленный взгляд!
