- А… так - лучше?
- Конечно - мы видимся три, от силы четыре раза в год, она приходит за деньгами сверх ренты, отведённой ей, а это, поверь, немало, ещё я содержу детей с нянями - только моё большое состояние позволяет мне вести такой образ жизни.
- Ну, что ж, иди, занимайся костюмом.
- Мне будет трудно сравняться с тобой! - кричит он, уходя куда-то в дальние покои.
… Я пью замечательное вино с «собственных виноградников Монсеньора Забини», как объсняет мне, разумеется, по-французски, домовой эльф, на вид точно такой же, как и его английские родичи, только картавит немилосердно, из-за чего его почтительная речь кажется лепетом ребёнка, обрабатывают виноградники тоже эльфы, в поместье нет ни одного человека, кроме Монсеньора Забини и его случайных гостей, к которым домовик причисляет и мадам Забини и тех немногих друзей-нумерологов, которых Блейз иногда приглашает на диспуты по злободневным статьям в научных журналах.
Наконец, появляется «Монсеньор» Забини, надо будет так подразнить его во время интимных моментов.
- Прекрасен, как Аполлон. - комментирую я общий вид Блейза.
Он одет достаточно строго, но в этом есть свой шарм и блеск, приоткрывающийся немногим, но, видимо, для них-то он и старается, ну, и для меня, разумеется.
- Да брось, Сев, просто это - тоже церемониальная одежда, но сеньоров Цабиньо, конечно, не идущая ни в какое сравнение с роскошными фалдами сюртуков графов Снейп. Ну ведь, на то они и графы, а мы, так, жалкие алхимики и по совместительству, отравители.
- Я тоже отравитель. Бывший. И что с того? Мне нельзя носить родовую одежду?
- Да нет, я не о том - Цабиньо ве-ка-ми были отравителями, вот в чём суть, а потому и выше простых сеньоров не выросли, и одежда у нас простецкая…
- Давай не будем спорить. У нас ещё есть время?
- К сожалению, из-за супругов Забини ты опоздаешь. Моя жена слишком долго комментировала тебя, ну, а я слишком долго одевался. Обними меня, мы сейчас аппарируем, вот так, нет, положи руку ниже, ну же, прошу.
- Нет, Блейз, мы не сексом собираемся заниматься, а показываться на людях, так что, крепись.
Я взмахнул рукой, невербально сотворив заклинание аппарации и…
… Мы оказываемся на краю антиаппарационной зоны замка Эйвери.
Нас представляет всё тот же «недостаточно» чистокровный волшебник, прежде преклонив колено предо мною и Блейзом.
Я, всё ещё немного навеселе, не рассматриваю толпу дам и кавалеров, внезапно словно замерших при нашем появлении и спокойно и с достоинством раскланиваюсь с гостями и хозяевами в отдельности - сегодня был только один старец. Я думаю - когда откроет рот, будет ясно, младший или старший, противно шепелявящий Клавдий, прошамкавший что-то мерзкое, опять-таки, о моих глазах, - да что же они все к ним прицепились! - или согласившийся с братом Клоссиус.
Меня придерживает за фалду сюртука Блейз:
- Не ходи к нему, ради Мерлина.
Я останавливаюсь и интересуюсь:
- Это почему же? Должен же я нанести визит вежливости хозяину заведения?
- У него, сэра Клоссиуса, умер брат, он в трауре и может проклясть по ошибке, а сглаз у него получается отменный!
- Ну хорошо, не пойду, а делать-то что теперь, раз хозяин в трауре?
- Видишь, сегодня нет бала, идёт только светская беседа.
- И ты знал? - с пьяной горечью говорю я.
- Нет, увидел только, когда ты соскочил со ступеней в зал и понёсся к опасному одинокому старику. Поверь, Сев, ну откуда бы мне знать об этом? У меня даже камин к замку Эйвери не подключен. И, вообще, говори потише и пойдём знакомиться.
Хотя, что-то ты пьяненький сейчас. Пойдём наверх, я дам тебе Антипохмельного зелья, а после проведём хотя бы полчасика вместе - я так соскучился по тебе, ты даже представить не можешь…
Ну уж нет, такого покровительственного тона со стороны мальчишки я не потерплю!
Мгновенно протрезвев от гнева, я говорю свистящим шёпотом:
- Профессор Забини, не кажется ли Вам, что Вы превосходите рамки своей компетенции? Не смей указывать мне, мальчишка, что делать и куда, а, главное, для чего, идти!
Уж не хотите ли Вы, лорд Забини, использовать графа Снейпа как свою постельную игрушку?!
Кажется, сейчас я взорвусь, но Блейз, глядя на меня откровенно растерянно и, явно не понимая, что из сказанного им вызвало такой шквал страстей, - всё это хорошо читается в его разуме через зрительный, практически безболезненный, контакт, -… такой Блейз - беззащитен, и его становится искренне жаль, во- первых, потому, что произошёл этот конфликт перед целым морем зрителей, а, во-вторых, потому, что я люб-лю Блей-за и не желаю причинять бедному обречённому юноше, который всё ещё надеется на неправильность рунической обработки рассчётов и жаждет жить, причём жить именно со мной, как он сказал, «в счастье», вот пусть и верит в одно ему известное иррациональное «счастье» жизни с Северусом Снейпом, человеком, получавшем от жизни и бриллианты, но собственноручно утапливавшем их в дерьме своего родового проклятья, идущего от прародителя Снепиуса Малефиция… И ему, этому, в общем-то, хорошему и по-настоящему умному юноше представится такая возможность - попасть под это проклятье и умереть, как умер Гарри, как сошёл с ума Рем… Поэтому сейчас мы пойдём наверх, и я снова и снова буду овладевать молодым, гибким, бронзовым, как у древнегреческих богов, телом, а свою душу, сердце и разум он преподнесёт мне сам на красивом блюде из дамасской стали, с гравировкой: «Взявший блюдо сие, да станет господином над сеньором Блейзом Цабиньо»…
И мы идём наверх, в одну из гостевых спален, и занимаемся любовью до полного изнеможения.
Я пока не позволяю Блейзу овладеть собой, скорей из нежелания, чем из реальной боязни за рану, которая, по моим предположениям, должна уже зажить, но овладеть кем-либо - значит, на какой-то момент доминировать, а этого я Блейзу позволить не могу… и не знаю, смогу ли, хотя ведь я всегда стремился, чтобы Любовь была равноправной, чтобы не было в ней господ и слуг и, потому, так переживал пассивность Гарри, но, очевидно, любовь к Блейзу - состояние иное, то ли я стал более недоверчив к людям, то ли это страдальческая страсть Блейза на меня так действует, но я не хо-чу, чтобы он владел мной.
- Се-э-в, - раздаётся уже привычный, - и с каких пор он стал привычным? - голос Блейза, - опять ушёл в себя?
- Д-да, - мой голос звучит отчуждённо, - Бле-э-йз-з.
- Ну, что же, такому умному и много повидавшему магу и подумать нельзя? Я же не против.
- Тёплые слова, - отговариваюсь я и… проваливаюсь в мир со «стенами», откуда надо попытаться выбраться поскорее и - к Солнцу, за тайной философского камня!
Я стремительно приближаюсь к звезде и понимаю, что, если упаду в её плазму, то погибну. Да так, что даже моя душа не обретёт Посмертия… Страшная смерть! Но приблизившись на уже опасное расстояние, я вижу пылающую алую гору какого-то камня, быть может, единственного в своём роде на всю Вселенную, я не знаю, откуда взялось это осознание, но вот она, кружит вокруг раскалённой до состояния плазмы звезды и не тает, не течёт, не оплавляется солнечным жаром! Мне становится не по себе от величия наблюдаемой, верно, не предназначенной для человеческого взора, картины, но остатками разума, не покорёнными зрелищем, понимаю, что мне нужен, нет, просто необходим о-о-чень маленький кусочек этой святыни для чего-то чистого, что должен совершить только я, единственный из живых, неважно, магглов или волшебников потому, что это дело продиктовано священным чувством любви, но вот к кому, зачем, не помню, да это и не важно в данный момент, важно - как получить этот кусочек, не обидев ни Солнце, ни алую, неправильной формы, «гору», а, скорее, обломок чего-то большего, гигантского, коего человеческий взгляд не смог бы и охватить и, уж, тем более, понять - что это… Я ведь даже не понимаю природу этого осколка, просто обращаюсь к нему с мольбой:
-
