Глава 45.
… Меж тем в дом Снепиусов вошёл с большой свитой свободных людей и рабов, встреченный самим Малефицием, тоже со свитой домочадцев и рабов поприличнее, долгожданный гость - Сабиниус Верелий Конигус. Это и был отец будущей невесты, с которой Снейпа должны были почему-то заочно, через отца её, помолвить. Собственно, из-за разговора о приданом дочери своей Верелий и прибыл. Будущий тесть по закону обязан был выплатить его за три года после свадьбы.
Сабиниус Верелий был много старше Малефиция, даже преизрядно старше. На вид ему казалось лет восемьдесят с лишком, но он держал спину прямо и вообще вёл себя уверенно, не опираясь вовсе на узорчатую палку какого-то неведомого дерева с золотым набалдашником, но, напротив, легко удерживая её в руке. Да, видно, что не бедны Сабиниусы. Так и говорили о состоянии фамилии из шести взрослых сыновей, самого Господина дома Верелия и его тихой жены, которую мало, кто видел. А кто и видел, тот говорил, что ничего не то, что выдающегося, под стать мужу, в ней не было, но была она великой скромницей, фактически невидимкою пред гостями супруга, женщиною также в возрасте и… ко всему прочему, христианкою, в чём супруг ей и не препятствовал, относясь ко глупой женщине и её вере свысока.
Был Верелий жилист и сухощав, но и мускулы у него имелись. Его голова, на удивление Малефиция, окрасилась снегом старости только у висков, да и то слегка. У него были каштановые коротко стриженные волосы очень красивого оттенка.
Взгляд у него был резким, холодным, чрезмерно даже для его положения в государстве снисходительно-презрительным. До переезда, вернее, переплытия на Альбион, он был сенатором, хоть при последних Кесарях эта должность и не особо почиталась, но всё равно он был выше обычных высокорожденных патрициев, перебравшихся на остров хотя бы в далёком, утерянном ныне далёком прошлом.
Цветом же его глаза были ярко-голубыми, почти что синими, как небо в мартиусе, когда на Альбион приходит весна. Одет он был в тунику и… тогу, да, такую же, какая была на Пенатах и Ларах, только задрапированную по-иному. А ведь минуло уже две сотни лет с расцвета императорской эпохи, когда сенаторы ещё носили белые тоги с пурпурной полосой. Но ведь с тех пор так много изменилось… Но и на почтенном старце тога была… даже не сенаторской, тех ещё времён.
Право же, странный старичок…
Да и старичком-то его, при ближайшем рассмотрении как-то, язык не поворачивался назвать. Так, мужчина на склоне лет, несмотря на его возраст, так не вязавшийся с общим обликом и впечатлением, которое он произвёл на Снепиуса во время беседы. Разговор растянулся и утомил Снепиуса Малефиция так, что ему уж показалось - он прямо-таки потонет в пучине, бездне, омуте, водовороте велеречивости и медоустия долгожданного гостя.
Только взгляд… Он выдавал истинный образ странного высокороднейшего патриция. И образ этот казался отталкивающим - слишком много непонятного для будущего свояченика презрения и какой-то сокровенной подлючести плескалось в жёстком взгляде одетого в пурпуровую тогу патриция. Тога тоже была странной - не праздничной белой, как положено при обручении, хоть бы и с пурпурной сенаторской полосой, но всё равно… в основном, белой. Ведь помолвка - это же домашний праздник! Да и отсутствие самой невесты, видите ли, из-за того, что она плохо переносит тряскую дорогу, вкупе с официальностью многомудрых слов Сабиниуса Верелия, произвело на будущего свёкра, сиречь, замены отца будущей замужней женщине, весьма и весьма неприятное впечатление. Обыкновенно, даже не особо высокорожденные патрицианки с юности учились передвижению в квадригах или кто победнее - в колесницах. А тут вдруг - высокороднейшая патрицианка - и не переносит тряской езды! Беременная она, что ли, не приведи Юнона - Госпожа Покровительница Брака.
Кроме того, общаться с будущим своячеником было крайне трудно - тот употреблял много вышедших из обихода, устаревших слов, которые для Малефиция звучали, мягко говоря, странно, если не диковато. Он и понимал-то примерно половину сказанного излишне медоточивым Верелием - Среброустом. потому, как в понимании Малефиция Златоустом должен быть кто-то, от чьих слов всё внутри сворачивается и разворачивается вновь, в нормальные размеры, но такового от словес Верелия не происходило. А великолепных писаний настоящего великого святого Иоанна Златоуста не дано ему, поганому, было узнать. От слов Верелия всё, напротив, скукоживалось в комочек, но вот с разворачиванием никак не спешило.
Хотя плодовит Верелий, ничего не скажешь, кроме того, что как-то… странновато плодовит. Вон, все шестеро сыновей приехали - сразу видно, на отца, как снежинка на снежинку, похожи, но почему-то без жён («Тоже, что ли, плохо переносят тряскую дорогу по прямой, уезженной за столько веков-то, жёлтой кирпичной дороге, скажешь, Верелий? Ну, а я и спрашивать не стану».) прибыли вместе с отцом, и старшему из них казалось лет… под шестьдесят. Почти ровесник свёкру. Это тоже было странным. Очень даже странным. И к чему бы сие таковое?
Но не расспрашивать же гостя о возрасте. Быть может, женился он рано. Раньше, чем сам Малефиций, который тоже рановато Союз заключил - всего в двадцать два года. Так сговорились отцы семейств Снепиусов и Весциусов. А ещё через год народился у него с юной и тогда ещё пламенно, безумно любимой Вероникой сын и наследник Северус, коего позже… Да что теперь, после возвращения законнорожденного сына и наследника говорить-то о прошлом! Нет, Малефиций простил жену и решил отослать, может, и недалеко, в её опочивальню, Госпожу наложницу свою, а жену взять к себе на ложе, чередуя её с Ниною. Да просто, чтобы по-настоящему любимой женщине не стало бы обидно. А оно, вишь, как с Нывгэ получилось. Наследник отослал её сразу же, после первого взгляда, в камору для рабынь - старух. И кто бы знал?
Разумеется, непосредственным Господином над дочерью этого высокопарного и не в меру, как пафосного, так и будто вынутого из одного какого-то давно стоящего и не открываемого рабынями сундука, патриция станет вовсе не по нраву отцу пришедшийся, неизвестно где и как живший все эти годы да научившийся от варваров чародейству, к тому же соблазнивший любимого единого сына от Нывгэ к греховному братскому мужеложеству, высокорожденный сын - наследник, станущий мужем девицы. При соблаговолении милостивых богов, и девица, кою соделает он женою своею, вскоре понесёт во чреве. Тогда станет сын его и сам отцом. Может быть, и облагоразумится, оставит Квотриуса в покое.
Сам же Малефиций, наконец-то, дождётся желанного внука. Да он бы, добрая, в сущности, душа, и от внучки бы для начала не отказался. Но хотелось бы, чтобы уж сыновей побольше было… Хотя бы добра накопленного сыну его Северусу хватит на всех сыновей и на денежные выплаты за дочерей да и рабов ещё полно. В случае особенной плодовитости высокорожденного сына в ход пойдут и они, а сам Малефиций с холостым покуда Квотриусом наведут в дом ещё полонинников и полонянок да что б с приплодом были уже подросшим. Хоть и Нелюдей исстреблять целое племя не будут, а в плен возьмут, и всех от мала до велика рабами сделают…
Лишь бы детки у Союза молодого множились, а уж это дедова задача - обеспечить всех мальчиков хорошим наследством, а девочек - богатым приданым, и Квотриус поможет в этом отцу своему, не оставит престарелого полководца одного командовать легионами. А после, глядишь, сделает себе громкое на весь Альбион имя да и сам женится на патрицианке.
Папенька с раннего утра вручил законнорожденному сыну и наследнику Северусу железное кольцо для невесты, которое будет носить она на безымянном пальце левой руки - ведь именно оттуда берёт начало невидимая, но не отрицаемая никем из современных ему врачевателей и теологов «жила сердца».
Традиция носить супружеские кольца вела происхождение ещё из египетского Древнего Царства.
