делу подключили специалиста - целителя душ. Его работа с пациентом явно показала отсутствие хоть капли рассудка у больного. Всё заполонила метель безумия, покрыв в одну ночь голову Артура белым покровом, тем, что, появляясь однажды, больше не тает. Буйствовать после полугода в отделении для умалишённых в том же Святом Мунго его отучили за несколько избиений и навсегда. Какими мерами, никому из сыновей, разумеется, не рассказали, но результат был налицо. Так и выписали его, спокойного и абсолютно безумного, на поруки двух сыновей - Билла и Джорджа. Чарли в то время был у себя в Румынии, и его не стали зря беспокоить.
С тех пор отрадой Артура стали покупные мясные пироги, которые от не отличал больше от домашних, в очень много, да в сотню раз более вкусных пирогов Молли, хоть и были они раза в три меньше пресловутых, в прямом смысле слова, умопомрачительных пирогов жены. Да ещё одна радость была в жизни Артура - бессвязное лепетание, заменявшее ему обычную речь, для него же это были разговоры с живой и невредимой супругой по вечерам, словно вернувшись с работы из Министерства, за уплетанием огромного количества этих «заменителей» мясных пирогов Молли. Настоящий вкус пирогов, сведших его с ума, Артур после лечения в клинике напрочь забыл. Больше до детей ему дела не было никакого. Он даже совсем забыл и Фреда, и свою так сильно любимую когда-то радость и надежду - единственную дочурку Джинни.
Старший мистер Уизли ожирел, облысел, шрамы глубоко впечатались в кожу и переплелись с многочисленными морщинами, составив в итоге некое жутковатое подобие татуировки на расплывшемся теле. Но пирогами мистер Артур Уизли питаться не переставал, хотя иногда по привычке, впрочем, совершенно излишней и ни к чему не приводившей, Билл уговаривал отца поесть жареной брокколи или цветной капусты в сухарях или чего-нибудь ещё столь же лёгкого и вкусного. Того, что считал вкусным, того, чем питался сам, будучи вегетарианцем, что не сказывалось, вопреки расхожему мнению, на его любвеобильности.
Но с отцом, милым, мирным, сумасбродным, безобразным стариком - первая и единственная вспышка безумия оказалась столь яростной, что даже лицо его было в шрамах - настойчивым быть ни в коем случае нельзя. Ведь известно, что у умалишённых магов понижена резистентность организма к любого рода повреждениям - духовным ли или физическим, без особой разницы. Главное - не травмировать их вообще. Спокойная, растительная жизнь, желательно, обычная, домашняя, со множеством глупых правил и привычек - их удел до самой смерти. Течение их болезней не меняется с годами ни в какую сторону. Они постоянны, они смирились. Болезнь уже прошлась по ним медленным и неотвратимым паровым катком и примирила их со всеми невзгодами жизни…
… Только буйнопомешанные, находящиеся на попечении родственников в закрытом, специализированном отделении клиники имени святого Мунго, не могут смириться с таким существованием, но они вообще ни с чем не мирятся в своих замкнутых мирах, примыкающих к самым пределам солипсизма. Там существуют либо насилие, причём в обеих своих ипостасях - страха его, либо желания, либо панические страхи всего и вся, либо душевная боль, от которой такие больные постоянно плачут, либо постоянная сексуальная неудовлетворённость…
Они не смиряются, как та же мисс Гермиона Грейнджер, которой всё время мерещатся черти и сам Сатана. Её не понимают в магической клинике и не зовут англиканского пастора для отчаянного, исступлённого покаяния и каяния во всех смертных грехах, которые она никогда не совершала. Но ей мнилось, что она убила свою мать, совратила отца, украла много-много денег, пожелала чужого мужа и почему-то некий скот и рабов, плюнула на распятие и постоянно божилась, упоминая имя Божье всуе. В действительности же Гермиона осталась безгрешной, пережив своего жениха, мученика Рональда Уизли, и так и не подарила ему ни одного поцелуя. «Всё только после свадьбы», - говаривала она строго, бывало, пробовавшему распускать руки, Рону.
Гермиона просто загадала, что должна сдать выпускные, как и все предыдущие годовые работы и тесты, а, главное - запомнившиеся ей Т.Р.И.Т.О.Н., нецелованной девственницей. Ведь отношения с Роном у неё наладились окончательно только под Рождество последнего курса… Когда они и были похищены Пожирателями на первой же прогулке в новом году вокруг замёрзшего у берегов озера.
Они и в застенках Волдеморта, покуда могли говорить, вспоминали эту прогулку, как самое счастливое событие в их коротких жизнях. Однажды, пока они ещё не были запытаны до того, что их приходилось уволакивать за ноги самим же Пожирателям, мучавшим их, обратно в камеру, Гермиона пала духом. Она была уверена, не зная о практической неприкосновенности женщин в присутствии Волдеморта, что рано или поздно её изнасилует множество похотливых самцов. Потому-то однажды после сессии пыток откровенно предложила себя Рону, любимому. «Я хочу, чтобы ты стал моим первым. Знай, сколько бы
Потом… Однажды увели Рона, но его не вернули. Напротив, пришли за ней. Гермиона поняла, что
Было бы лучше и… гуманнее, если бы ей отпилили голову… Но на то уж он и Тёмный Лорд, чтобы наказывать если не в течении получаса, в страшных муках, как Рона, то на всю оставшуюся жизнь…
Ныне мисс Грейнджер находится на попечении матери, так и оставшейся жить и работать в маглесе, но перебравшейся из Австралии поближе к дочери, в Глазго. Там жизнь подешевле, чем в одной из самых дорогих столиц мира. Молодого ещё, сорокавосьмилетнего отца хватил первый, он же последний, инфаркт при известии о судьбе дочери. А дочь тем временем просто колют снотворными, чтобы она не так неистово билась об обложенные матами стены и пол палаты. Чтобы не старалась бы пробиться всем немереным, стократ усиленным бесильней магическим потенциалом, сквозь зачарованную, невидимую её глазам с расширенными зрачками, решётку на окне. И чтобы не так жутко, с плачем и подвизгиваниями, завывала, заводя других пациентов. Но и во сне её преследуют картины босховского ада и воспоминание о пришедшем вторично, чтобы увести её в Преисподнюю живой за её смертные грехи, Ангеле Смерти, черноволосом, с пустыми, выражающими только вселенскую печаль, чёрными, как сама Смерть, глазами и невыразимо бледным ликом. Вот уж где таится поистине жуткое воспоминание!
Но он ушёл… тогда, что б возвратиться однажды в третий раз и забрать Гермиону с собой, заслуженно увлекая её в недра ужаса и вечной боли…
… - Это ж не вашего ума дело, мистеры вы мои Уизли, - отрезал глава Ордена.
И оппозиция сдалась, понуро опустив головы. Братья остались в меньшинстве, и только Чарли, у которого с собой был порт-ключ в заповедник, который зачаровал его невенчанный супруг, не поднял руки. Все остальные проголосовали «одобрямс».
Потом все тщетно старались не смотреть друг другу в глаза, но всё же все, за исключением Билла и Джорджа, уставились на Чарльза. Да как он посмел пойти даже против собственных братьев?
Гул и стук отодвигаемых стульев в зале, то есть, простите, на кухне в особняке Блэков.
Сегодня Дамблдор был по неясным причинам немногословен, хотя обычно было наоборот, не так сыпал своими «же ж», а казался целеустремлённым, властным и непривычно амбициозным лидером, как тепловоз Хогвартс - Экспресса, спокойно и с силой тянущий за собой инертные вагоны - своих соратников, братьев по оружию, растерявшихся от такого неистового и рьяного мозгового штурма. Поэтому они решили согласиться, да, с рискованной идеей, ставящей на кон жизни других магов, которые купятся, обязательно купятся на такие «преинтересненькие» факты. Но эта идея исходила от столь мощного волшебника, расплёскивающего
