Звезда Аделаида - 2

небрежение абсолютное и презрение, как к путане, словно Адриана - вещь настоящая, к тому же бдудливая, ненужная, грязная, отвратительная, неприкасаемая.

А, что тут изображать из себя Достоэвски* , раскурочивать себе душу, пойду-ка я лучше, займусь аппаратом. Но сначала - к моему возлюбленному мальчику Гарри! Нет, вовсе не иметь его, упасите, милостивые и вездесущие боги! Но лишь нацеловаться вдосталь да… отшлёпать, к примеру… плёткой для наказания провинившихся рабынь. Это же намного сильнее, чем удары моих кистей, хоть изо всей силы бей, а юноше нравится погорячее…

- Благословляю я, Господин дома Снепиусов, вас на вкушение агнца сего, третьего, о братья Сабиниусы и сестра ваша, наречённая невеста моя, с коей полюбили мы друг друга со взгляда первого по велению богов милосердных и милостивых, все высокорожденные, также и отец мой, и матерь моя, приглашённая лишь ныне, но по желанию и просьбе своим - тако же высокожденные патриции, и министр Цицеро Паллиниус Кего высокорожденный! В доме Снепиусов всегда найдутся для гостей, равно, как и для Господ домочадцев, баранов и…

- Хотел сказать, быков, но вовремя, иншалла, одумался! Нет у нас в хозяйстве для вас бычков, и всё тут! А мне чем питаться предложете?

- Вино также пейте высокорожденныве патриции и матерь моя Вероника Гонория, пейте все, не побрезгуйте, ибо весьма хорошо оно. Лишь невесте моей наречённой токмо сегодня окончательно, не советую я пить вина. На пиру свадебном будем вино крепкое и сладкое пить мы с тобою, о Адриана Ферликция, и немного его нужно будет нам, ибо опьянены мы любовию обоюдною уже сейчас, до действа… до свадьбы самой!

Снейп встретился ради подтверждения сохранения полной и достоверной «работоспособности» своего Абортирующего зелья с понимающим, умным взглядом Адрианы - смышлёная ведьма, однако! Понимает, что пить вино после выкидыша нельзя, иначе может начаться кровотечение из разогретого и взбудораженного вином тела именно… оттуда, из насильно повреждённого органа.

Братья, наконец, оторвались от винопития и созерцания бараньей туши и угрюмо посмотрели на профессора. А что он сделал не так, не по обычаю? Он же, как Господин дома, благословил их обжорство и упивание, то есть сделал всё по закону. Отчего же они такие хмурые и набыченные, недовольные? А-а, агнец подан давно, а Северус всё не разделал его потому, как занят был проблемами хитрожопой невестушки. Вот Фромиций и Вероний, а вместе с ними и Господа домочадцы, и министр, уже окончательно протрезвевший, злятся, что им пожрать вовремя горяченького, жирнющего барана не дали. Да ничего с ними всеми, мажорищами погаными, не случится. И подостывшего схавают да как быстро.

Да что б вы лопнули, ещё и ещё раз вам желаю, братушки! Отскребут уж как-нибудь ваши гнусные, набитые бараниной, как колбаса, внутренности, несчастные рабы, зато вы, заразы эдакие, небо коптить не будете.

Так Снейп в очередной раз пожелал братьям Сабиниусам всего самого доброго и хорошего, в общем, bon appetitte.

Северус, которому тоже хотелось уже не есть, а попросту жра-а-а-ть, зажав волю в кулак и думая о Гарри, развернулся так резко, что нижний край пенулы взметнулся за отсутствием мантии, ибо не было на нём оной в этом времени, не одел он её во времени «своём», выходя на охоту за Неспящими, и резвенько покинул трапезную. А все присутствующие и пирующие заметили, что Господин дома был в варварских, и к тому же драных внизу и на обвислых коленках, словно его собаки погрызли, штанах, но не проронили ни единого слова.

Побоялись.

Вся эта глупая ситуация с бесконечными агнцами и идиотской Амортенцией была похожа, по мнению Снейпа, на тот незыбываемый… Да на нескончаемость вечера после Войны, когда вдруг, словно бы в один миг наступает тишь да гладь, да благодать Создателя нисходит с небес на истерзанную землю. Только вот куда себя, ещё разгорячённого последним сражением, с волшебной палочкой наизготове, девать? Непонятно…

Северус не находил себе места в обществе трапезничающих, но надо было что-то делать, и он решил из нашедшегося железного листа вырезать заготовку для перегонного куба. Всё равно, Квотриус сейчас мирно спит и поговорить или приласкаться к нему нельзя. А данное самому себе слово о дистилляторе ышке бяха надо бы выполнить... Но это потом, надо бы достать у Таррвы плеть для рабов и очистить её от пота, кожи и крови избитых рабов и рабынь Evanesco.

А вот и Таррва, идёт из отхожего места в свою опочивальню. Догнать и строго спросить:

- Таррва, где хранишь ты плеть для наказания рабов и рабынь, к столбу нагими привязанных или же бучу поднявших в каморах своих?

- О Господин дома, признаюсь, что храню я её в одном из сундуков, кои в опочивальне моей, да и прежних, измочаленных, не выбрасываю - такова суть привычка моя. Да не осудишь ты меня, о Снепиус Северус счастливый!

- Не бойся меня, просто отдай мне… на время некое любую из них, коих не жаль тебе. Мне нужно самолично наказать… немедленно… одну красивую, но строптивую рабыню. Я даже к столбу её привязывать не стану, просто сдеру одежду и пригрожу вот этой самой плёткой, а сам… вставлю ей между ног кое-что потвёрже. Глядишь - ей и понравится. Надо же опробовать на ком-то приёмчики, как с бабьём разбираться, а не то свадьба на носу, а я…

- О, старый Таррва всё понял! Но никому ничего не скажет, ибо ты суть Господина дома, и в воле твоей творить таковое с рабынями своими, сколько восхочешь. А то ты всё с Квот… Прости, о, молю-у! Прости глупого раба своего, о Снепиус Северус великодушный!

- Прощаю, - царственно бросил ползающему где-то у ног в полной темноте домочадцу разболтавшийся - и перед кем! - тоже ещё нашёл самого блудливого козла, разозлившийся сам на себя Северус.

- Отдам я тебе, не задаваясь вопросами пустыми, лучшую, самую крепкую, на деле не испробованную ещё.

- Так неси же скорее, не медля!

Через пару-тройку минут у Северуса в руке находился… лучший подарок для его любимого невинного, но уже несколько развращённого юноши.

- Гарри! - тихо позвал в темноту Снейп и задал один из самых глупых вопросов. - Спишь?

- Нет, Северус, любимый мой, не могу заснуть уже которую ночь, а всё потому, что ты опять с милым твоему… члену, не кусающимся, умелым в однополой любви Квотриусом.

- Но теперь-то я пришёл к тебе да ещё и с подарочком для твоей ненаглядной попки. Вот, смотри!

Lumos! Да, кстати, тебе принесли поесть?

- Нет, обо мне, как всегда, когда у тебя пир горой, забывают, как о ненужной вещи. Таррву и Фунну, я слышал, покормили, по крайней мере, к ним рабы ходили с полными подносами обалденно пахнувших свежих хлебов, обратно же - с пустыми. Но… это всё пустяки. Я уж привык, что по-человечески во всём твоём обширном и громадном доме ко мне относишься только ты, да и то - за трапезами. И это продолжается очень дол… Ой, а что это?..

- Плётка для чьей-то оголодавшей попы.

- Ты будешь хлестать меня плёткой, правда, Северус, о, мой любимейший на свете профессор любимейшего на свете Зельеварения! Я так… мечтал об этом, но всё стеснялся тебя просить. Так не медли же, бей да посильнее! Я так… так ужасть как много пальцев этого хочу!

- Но-но, Гарри, ещё одно выражение на этом варварском наречии, и я тебя не то, что шлёпать не буду, но повернусь и уйду!

- Не-э-эт!

- Тогда для начала разденься и прижмись ко мне, поцелуй так, как я учил тебя, будь раскованнее.

- А ты не будешь смеяться на голым Гарри?

- Если хочешь, я и сам разденусь. Хочешь?

Молчаливое сопение раздевающегося Гарри было ответом Северусу.

- Значит, нет?

- Значит - да! И раздевайся одновременно со мной, любимый, я тоже хочу взглянуть на тебя без одежды. Даже при двойном освещении Lumos maxima!

- А куда ты дел светильник, Гарри?