- Северус, наконец-то привёл я Адриану и принёс твою волшебную палочку, хотя нужды в ней более для тебя нет!
Глава 94.
Никакого движения, даже глаз не открыл, лежит, а кровь так и сочится сквозь тунику. Ну что ж, ещё одна испорченная туника, Квотриус же их не считает! Так, тряпьё, более-менее красивое для взора и приятное при ношении.
-
- Вот, ведьма, смотри что ты содела…
- Да ты и сам кудесник преизрядный! Не смог в полёте пуго отразить!
- Не кричи, а лучше посмотри, что ты наделала проклятием своим, женщина злонамеренная! Меня, да, не ожидавшего атаки со стороны женщины - убить восхотела, а не вышло, так мужа?! А ещё говорила, что любишь его! Я ни разу не поступал и не… поступлю так с возлюбленным братом!
- Что, супруг мой звездоокий, не по нраву пришлось тебе моё Универсальное проклятие? Для мужей, до мужей охочим.
- Да ещё глумишься ты над бессознательным братом и как у тебя только чести высокорожденной патрицианки хватает?!
А ну, женщина злонамеренная, снимай проклятие! Живо!
- И не подумаю я соделать такового, беспримерного. Колькими силами далось мне проклятие сие, а ты восхотел, дабы я сняла его в раз! Ведь месяцев на девять жизнь моя обеспечена, а после… После он уж забудет тебя, ведь есть я у него - законная и любимая, как показала нощь сегодняшняя, супруга. А не ты - сводный брат - мужеложец. Да к тому же полукровка - не будет долго мой Северус с тобою. И ласки мои, столь нежные, его распаляющие к соитиям, по нраву Северусу боле, нежели твои, грубые. Инако не овладевал бы мною супруг мой столь раз, аж цельных два…
- Не бреши, как собака бесхозная, уличная, а поскорее останови кровотечение. Ведь расстался я уже давно с Северусом, более получаса прошло, а кровью он всё истекает всё ещё и с немалой силою. Зришь ли ты мой земляной пол? Так именно в него уходит жизнь твоего любимого, как ты уверяешь супруга младого! Признавайся, так умертвить ты супруга восхотела, а за что?! Что он соделал тебе, неверной?!
- Ой, «неверной», ну был грешок один-единственный за всю жизнь! Не ведаю я, отчего кровь его не свернулась вовремя, едва перестали касаться вы друг друга - мужеложцы, а братьями ещё зовётесь, хоть и названными! - так Квотриус узнал свой «статус», впервые в жизни, но он не остановился, а продолжал бороться за жизнь теперь уже «названного» брата.
Меж тем Адрианва продолжила свой «плач»:
- Не понимаю я, что пошло в обратную сторону в проклятии моём, наложенном, уверена я, абсолютно верно! Хощешь - ну, убей меня, но убьёшь ты и того, кто останется, по твоим же словам - я ещё не чувствую беременности - после супруга моего - наследника собственного рода, славного рода Снепиусов.
- Знай, что тебя, вдовую, высокорожденный отец мой отдаст мне в супруги, а уж тогда я, клянусь, наверстаю своё! Хороша же будет жизнь твоя в эти девять месяцев, поверь, уж я… так расстараюсь. Что после будет - то решу я, как супруг твой законный наконец-то! И знаешь ты, что я решу - быть тебе убитой от руки полукровки по твоему разрешению от бремени.
Останавливай же кровь, ведьма, да скорее же, пока не поздно!
- Хорошо же, отановлю. Можешь считать себе, что испугал ты, худородный, меня, аки будущий… возможный супруг мой. Ведь выйти за тебя - значит, враз очернить имя волхвов Сабиниусов - высокорожденных патрициев, веками не осквернявших род свой браками с бедненькими… грязнокровками. Ежели пояешь меня, то в раз стану я Изгоем рода своего. Патрицианского и кудеснического!
- О, глупая, безмозглая женщина. Ведь уже вошла ты в семью Снепиусов и не всё ли тебе равно, с кем из любящих братьев делить ложе? О, своенравная, скверная злоязычница!
Адриана подошла к бесчувственному, на первый взгляд, Северусу, на самом деле, просто заснувшему после практически бессонной, вымотавшей его ночи и безо всяких ажитаций приподняла тунику его. Не убоялась увидеть срам супруга своего, вот уж кто бесстыдница!
Узрела, пошептала что-то на дикой смеси латыни и какого-то бриттского, не знакомого и не расслышанного толком Квотриусом языка, взяла в рот каплю крови - о, ужас! - с пениса мужа, прополоскала ей рот и сплюнула на пах и яички Северуса, одним плевком достав и до его члена. Вдруг, в одно мгновение вся кровь застыла в полёте. Даже капля, собиравшаяся упасть, и та замерла на мгновение, и не упала на земляной пол. Квотриус так и замер от охватившего его, никогда не испытанного животного ужаса.
Северус был спасён, но какой ценой, вот, в чём вопрос! Об этом Квотриус боялся спрашивать у недоброй, ох, и недоброй! - Адрианы. Неужели, как обычная ромейская колдунья, сделала отворот на крови, похоже, что она соделала именно отворот? И навсегда, на всё то время, покуда Северус в этом времени, разлучила возлюбленных? Было страшно узнать правду и, тем не менее, хотелось её знать немедленно, прямо сейчас…
… Всё обошлось миром, высокорожденный брат узнал и всё-таки спасшую его из-за любови великой, к мужу безотлучно питаемой, Адриану, отчего его прекрасное, с точки зрения названного брата, лицо исказилось от отвращения. Узнал он и Квотриуса и слабо, по-детски неуклюже улыбнулся ему.
У младшего брата вся кровь, кажется, перестала мирно течь в венах в тот миг узнавания. Замерло всё внутри от ужаса - а вдруг на лице Северуса возникнет маска нелюбви к нему, младшему брату?! - даже сердце пропустило пару-тройку тактов, и стало тяжело дышать. Ведь он всего лишь грубо «названный», как сказала ведьма. А-а! А стоит ли верить ей?
Но ни о каком, столь вожделенном для Квотриуса прерванном соитии или, хотя бы, воскурении ароматных трубочек… сейчас, когда обе семьи и избранные, немногочисленные гости обоих родов собрались на домашний пир, не могло идти и речи.
А пришлось пировать, возлежа ошую Северуса и Адрианы, даже не сразу вослед за ней, а лишь только поблизости от неё, ненавистной, бывшей по негласному, но всегда чётко соблюдаемому ромеями обычаю, слева от супруга. Одесную расположились сначала «отец», а за ним и «матерь» Снейпа. За Адрианой возлежали родители её, вернее, только Верелий - жену свою «безымянную», словно бы тень какую, он снова не привёл на пир, а уже следом за противным Верелием - Квотриус.
Остальные члены семейств расположились по старшинству вокруг длинного за счёт принесения второго стола сверху, откуда-то из очередной каморы с кладезем ненужных в обыденное время вещей. Все братья, кроме последних, ещё холостых - близнецов Верония и Вереция, были, наконец-то, с супругами.
Свободные домочадцы, вкупе со столь же ненавистным, но ещё и презираемым Квотриусом за неуёмное нахальство -это ж надо целоваться с возлюбленным братом на глазавх у ревнивого полукровки! - гостем Северуса, присутствующем лишь только по закону, возлежали в конце второго стола, сдвинутого с основным.
Так что большое, в общем-то, помещение трапезной показалось всем - и гостям, и хозяевам, и даже пиктам - домочадцам до неприличия крохотным, в наше время сказали бы, игрушечным, но в то время игрушек-то в нашем понимании не было.
Все вкушали и от тельца, и от агнца, благословлённых Господином дома, для чего ему, ослабленному после кровопотери, пришлось преизрядно превозмочь себя и подняться во весь рост да ещё и разделывать, слава Мерлину, хорошо прожаренные туши так, как только он умел - на довольные небольшие, непривычные ромеям, куски. Северуса при этом весьма сильно и заметно шатало.
Ведь Квотриус на радостях от возвращения брата к жизни не успел произнести знаменитое Оживляющее Слово Enervate, всё смотрел во все глаза на желанное нагое тело, когда Северус переодевался в одну из очередных, незапятнанных, его, Квотриуса, туник. Не восхотел благородный брат случайно, даже проходя в свою опочивальню за чистой одеждой, ненароком показаться в окровавленной по подолу тунике кому-либо, даже рабу и, уж тем более, болтливой рабыне. Таково было его стремление, дабы не узнал никто в доме о случившемся с ним, Господином всех и вся в доме благородных Снепиусов.
Адриану же за нападение на брата, бывшее потенциально очень опасным - целилась-то она прямо в сердце - Северус решил наказать, но это только покуда терпеть Адриане столь мягкое наказание, полным небрежением к ней при всех, и Папеньке с Маменькой, и Верелии, и остальным родственникам и знакомым
