необычайно обязан Вам. Тебе, Луна, только тебе. Но подростки наши столь невоздержаны на язык, уж поверьте мне, господину Директору сей замечательной школы! Я бы очень не хотел, чтобы о Вашем пребывании у меня ночью по столь замечательной школе волшебства и магии, Хогвартсу, пошли бы ненужные нам с Ва… тобой слухи.
Вставай, добрая, чистая!..
… Родители даже не допрашивали виновную об имени недостойного, опозорившего их дщерь, дабы предать его казни злой, ибо понимали, что бесполезным было занятие сие.
Все-все, до единого, рабы в доме Сабиниусов были в своём роде ручными. Это значит, они приучены были ничего не разбалтывать рабам чужих Господ о секрете, истинной, нерушимой тайне - владении магией своими. Грубых дикарей Сабиниусы на торжище не покупали, а уж со своими рабами, множащимися в предостаточном количестве друг от друга и от Господ, чтобы содержать их не совсем впроголодь, Господа расправлялись очень просто.
При рождении очередной говорящей скотины кто-то из Господ, чаще этим делом занимался сам Сабиниус Верелий, уж больно он любил это дело, накладывали на неё, новорожденную вопящую скотину, пожизненное Silencio. Вот и не могли проговориться рабы жестоких Господ не только об их волхвовании, но и за жизнь поболтать с другими рабами на специальных стоянках, которые были, разумеется, и в Ницериуме. Даже и словом перемолвиться друг с другом или милушкой своей хоть где-то в обширном поместии, во саду ли, в огороде Сабиниусов не могли.
И не вскрикивали, не стонали, не кричали вовсе рабыни под Господами своими, будь они ласковы или грубы, но все хранили пожизненное молчание от кудесничества Господского.
И не могли сыновья ослушаться отца своего Верелия, дабы услышать словеса молчащего, а не говорящего, как у всех, скота, ибо хотелось им сего, особенно тем, кто помоложе. Ни в чём, кроме значительного внешнего да и внутреннего отличия, не было разницы у Господ Сабиниусов меж двумя сортами скотов. Только вот скот, пасшийся у колонов и на господских пастбищах обширных вельми, мог издавать свои, подобающие каждому роду животных, звуки и имели, по поверьям ромеев, подобие душ…
… Наконец, грубо использованные рабыни были быстренько изогнаны из трапезной, а мужчины поправили задранные туники на глазах у молчащих, привыкших к таким сценам, терпеливых высокорожденных супруг. Ведь развлечение ждало их уже вскоре дома - с бессловесными рабами - такими красивыми, молчащими полукровками. И безопасно, и сердцу мило, и телу, а особенно вагине приятственно.
Ведь родные мужья настолько неотёсаны в обращении с ними, жёнами, с которыми подписали брачные контракты! Чуть что не так, сразу же, молниеносно - Распятие, а оно же так плохо переносится вечно беременными женщинами. От молодых же рабов и малолетних, вечно орущих детей не получалось, ибо супруги заботились в постельных трудах своих лишь заполнить чрево жены, боле же даже и не появлялись во всё время вынашивания родного дитяти. А ведь женщины именно в это время так сильно охочи до ласк. Вот и ласкали рабы Госпожей своих, а умели они это делать отменно - научились уже, но всё только… молча.
Одним словом, из весёлой семейки взял жену сыну своему - наследнику Малефиций, ничего не разузнав толком о жизни Сабиниусов, с которыми решил породниться. В сравнении с развращёнными и жестокими донельзя Сабиниусами был он почти, что аггелом Нывгэ покойной. Ибо плодил он лишь живое, но бездушное, готовое к употреблению с десятигодовалого возраста, состояние для Господина дома, причём как и в собственное удовольствие, так и в женское тоже - рабынь своих он всегда удовлетворял, этот пылкий и охочий до бабья вояка.
Не ведал он от покровителей своих высокопоставленных никаких, ни одной-единственной вести дурной о древнем, славном, многоплодном, весьма и весьма высокорожденном семействе Сабиниусов. А уж если бы узнал, то тогда точно не породнились бы в веках два рода кудесников - Северуса из фамилии Снейпов - пришлеца из века двадцать первого и Адрианы, потомственной ведьмы одного из самых древнейших римских родов, два века тому назад переехавших на Альбион…
… Но пора бы уже молодой супруге с отцами обоих высокорожденных семейств и матерью супруга из семейства одного из прошлых Божественных Императоров - Гонория Августа, удалиться в супружескую опочивальню молодых, чтобы снова принести, на этот раз, и Ларам, и Пенатам, дары - собранную кухонными рабами кровь тельца и агнца, забитых для семейного торжества, ими же приготовленные сливки, вино от виночерпия и мёд из собственных запасов семьи Снепиусов.
К вину от Наэмнэ - виночерпия, кстати сказать, так никто и не притронулся, даже одинокие на время оргии супруги братьев Сабиниусов и самого Господина дома. Все налегали с превеликим удивлением только на удивительно мягкую, не корёжущую, но оставшуюся жгучей, воду. Она даже стала ещё более жгучей, хотя казалось бы, куда уж больше, и все в обоих семействах знали, что сие есть чародейство великое молодожёна Северуса.
Супруга Верелия, за отсутствием оной на домашнем пиру, ясен пень, на жертвоприношении не могла присутствовать. Видимо, прогневила мужа какой-то неподобающей выходкой сегодняшней весёлой для всех, кроме пребывавших в доме Снепиусов Господ (но не Госпожи, получившей своё) и драгоценного гостя Господина дома, праздничной ночью, возомнив о себе - уже почти старухе из простецов уж слишком много.
Вслед за Господином дома умыли руки особо почитаемые родители жениха и невесты. После них и за супругом своим вымыла, а скорее, просто ополоснула руки Адриана - ей же возиться в крови сейчас, так зачем руки столь уж тщательно отмывать? Потом принесли бадью хорошо нагретой воды с розовыми лепестками для всех остальных пировавших, всем скопом.
Малефицию захотелось порадовать своего любимого сына, и он послал за полукровкой, Квотриусом, дабы он тоже умыл руки и лицезрел бы жертвоприношение долгожданное всеми - и Сабиниусом и Снепиусами - невестки своей единственной. Но тот сказался через дурно говорящегно на латыни раба, больным и на церемонию, проведённую по всей, какой ни на есть, традиции, не пришёл. Ещё бы ему прийти - ему, на чью жизнь эта «голубица» порочная покушалась, как покусилась на жизнь супруга своего молодого, хоть и не хотела доводить дело до… такой степени. И свёкор, и свекровь оглядели ложе молодых и от всей души похвалили невестку свою за непорочность, целых двадцать три года соблюдавшуюся.
- Я уж подумал, было, что… как бы это сказать… В общем, что брюхата ты малость, месяце эдак на третьем, едва увидал тебя, о супруга высокорожденного сына моего и наследника Северуса, в самом деле пречестная Адриана Ферликция. Прости меня за домысел сей, порочащий невинность твою.
Это простоватый пьяненький Папенька сказанул, что считал правдою, не подумав. Что в мыслях у него было когда-то дней пять всего назад, то и вырвалось из крепкой, из толстых черепных костей, но не отличающейся тонкостью и изяществом мыслей, головы.
- Ты же не только невинною оказалась, но и постройнела как! Плохо кушала, верно, до свадьбы с самих смотрин и завершения помолвки. Не по сердцу пришёлся тебе жених твой? Ну неужели? Вчера во время обручения пред алтарём глядела ты на жениха и наследника моего с таковою любовию!
- Волновалась, деточка, дитя невинное? - поинтересовалась, словно бы мимо походя Маменька.
- Да, очень волновалась, было таковое. Но как же честной девице не волноваться пред сретением возлюбленного супруга своего? - нашлась, что ответить злоязычная Адриана.
Сама же при этих словах зло, как бы ненароком задев его взглядом, посмотрела на Снейпа.
Северус аж позеленел, но сказать, пожалуй, впервые в жизни, ничего не сумел, не нашёлся. Ведь были же на простыне явственные доказательства «целомудрия и невинности» невесты высокорожденной. Покрывало, понадобившееся Северусу только к морозному утру, валялось нарочито скомканным. Чтобы видно всё было заинтересованным лицам с первого взгляда.
Что ж теперь, ему, Севу, события почти всей ночи безумной пересказывать - о борьбе, которую он вёл против повелеваний похотливой, нечестной суупруги, за свою волшебную палочку?
-
