дрожащих после очередной неудачной попытки суицида, рук.
Ему осталось только подождать, пока Квотриус сотворит настоящие, пробирающие до самого нутра, сигареты. А пока он уничтожил, не прикасаясь к волшебной палочке, дымящую зазря «трубищу мира» так, что и пепла от неё не осталось. Северус подивился своим новым, возросшим умениям в магии, особенно, их страшной в сущности своей, мощи. Ведь таким же Макаром он мог испепелить и человека!
Маг Стихий справился со своей задачей на редкость быстро, умело и правильно, создав две очень ароматные трубочки из тонкого белого пергамента. Он не мог пока воссоздать папиросную бумагу потому, что никогда не держал её в руках, а вопринимал именно, как пергамент - бумаги же он не знал! Северус даже не успел дососать свой, показавшийся абсолютно безвкусным, эрзац, как в руке у него оказалась ароматная почти-сигарета.
- Благодарствую тебе, о мой возлюбленный Квотриус. Так я расскажу тебе… всё.
Выкурив одну и принявшись за вторую, полу-истлевшую в руках Квотриуса, ждущего откровения о науке курить правильно, так, чтобы мысли смешались в одну-единственную, о любви, Северус сказал:
- Я сподличал, и сильно. Виноват я перед тобою, о Квотриус мой.
-
Докурив вторую, Северус пришёл, наконец, в состояние полу-откровенности, решив пустить пробный шар и выяснить… насколько названный брат осведомлён о его, Сева, отношениях с Гарри. Он насколько мог медленно, чеканя каждый слог, высказался:
- Итак, я сподличал - я получил удовольствие от поцелуя с Гарольдусом.
Сам же тотчас создал эрзац и сунул его в зубы Квотриусу, ради искусственно созданного молчания последнего.
- Глубоко, смотри, не затягивайся, хуже будет.
- Ну и что в сём такового? - спокойно ответил брат, не успев ещё затянуться.
После долгого, выворачивающего кашля первой в жизни затяжки Квотриус практически тут же затянулся ещё раз, в полную силу сильных, больших лёгких. Сильно понравилось, значит.
- Он же мужчина, хоть по твоим словам, он ещё не стал им, ну, пусть юноша, тебе же нравлюсь я - тоже мужчина. А Гарольдус, по-моему, очень уж нравится тебе. Хотя и не ведаю что пришлось тебе, такому прекрасному, в нём по нраву. Он же уродлив, как демон Аида, как не замечаешь ты сего! Эти его странные, вечно прищуренные глаза, этот торчащий нелепо острый нос… И потом, он же совсем недавно был вшивым рабом, вспомни сам, как ты брезговал его.
- Хотя, думаю я, что суть твоего увлечения в его родстве с тобою по единому народу, единой крови. Верно, у тебя… во времени «твоём» все такие уроды, вот он и пришёлся по нраву тебе. Один лишь ты суть исключение из всех них, твоих соплеменников по изящности облика своего. Может ли быть таковое… Лишь только от того, что в тебе течёт кровь древнего, славного, прекрасного, величественного рода Снепиусов?
- Не думаю. Прошло столько веков… в общем, столько времени, сменилось даже имя самого рода, причём произошло сие дважды. Но… нет, не совсем так. Не сменилось, но корень родового имени просто видоизменялся вместе с произношением моего родного англского языка в веках… одним словом, во времени. Вот и всё, что осталось от Снепиусов - Снеп - Снейп.
- О Квотриус, звезда моя нездешняя, центр мира всего для меня, стержень бытия моего - вот, кто ты есть для меня. Если бы знал только ты, сколько иноземной, не англской даже крови в роде моём. Есть даже иудейская, представь себе, и соседей их и врагов, пока что простых кочевников, арабов, греческая, кочевников чрезвычайно дальних восточных степей - тюрков, о которых боле не улышать тебе, ибо время их ещё, к счастью для восточных ромеев, не пришло.
- Ещё италийская есть, иберийская* , готская, германская, да всех не и перечислишь даже при всём моём старании. Кстати, есть и галльская. Моя покойная мать была родом оттуда. Да и до неё были великое множество иностранок - матерей в роду моём. Так заведено у Снейпов… моей тамошней семьи уже вот, как три века - брать в жёны только иноземных девиц. Или уже женщин, это уж как кому из моих пращуров повезло.
Северус горько усмехнулся, подумав об Адриане.
- Вот видишь, повезло и мне с «девственницею», теперь общеизвестною, прославленную за «добродетели» свои. «Отец» и «матерь» мои узрели кровь «невинности» на ложе моём, ставшей из-за повелеваний Адрианы - ведьмы могучей - в ночь единую супружескою.
- То-то Сабиниус Верелий удивился, сие было заметно даже по лицу его, обычно не выражающему ничего, кроме невежественного, отвратительного высокомерия, но сейчас-то он был пьян и распалён красивою рабынею, однако не сказал, разумеется, ничего. Не ему же - отцу - позорить дщерь свою возлюбленную, единственную, пред свояком и свояченицею.
Да видел бы ты его такую довольную харю! Она так и лоснилась от похабного, низкого, дерьмового, заебательски сильного удовольствия! - снова не удержался и перешёл Снейп на вульгарную латынь.
Но брата опять покоробили грубые слова высокородного Северуа, и это отразилось на его особенно красивом сейчас, расслабленном лице. Он тут же жадно затянулся аж до фильтра и обжёг себе пальцы.
- О, милосердные боги! Да как же мне научиться курить по всем правилам эти ламиевы сигаретумы!
- Просто будь внимательней, когда белый пергамент близок к концу, и туши её вот так.
Северус как раз докурил свою, третью настоящую сигарету - брат расщедрился на сотворение оной - и показал Квотриусу, что нужно делать с бычком, затушив его об земляной пол, а потом произнёс, не вспомнив о волшебной палочке, а лишь механически сделав пасс:
- Evanesco!
- Запомнил пасс, о Квотриус мой? А, впрочем сие тебе вовсе без нужды. Стоит тебе лишь заклинание произнести, даже про себя и даже не взмахнув рукою, как сие соделал я, и остаток сигаретума исчезнет.
- Но ведь и у тебя, о северный, сильномогучий ветер мой, Северус, получилось сотворить заклинание без прибегания к своему излюбленному «костылю» - волшебной палочке. Кстати, прости, что не отдал ранее, вот она. Всё недосуг было отдать, и я оставил её на время семейного пира у себя, здесь, в опочивальне, за запертой на какое-то сложное заклинание дверью. Прости, молю, Северу-ус, что не отдал её ранее, ибо могла она вдруг потребова…
- Хватит тебе уже молить меня, недостойного тебя самого простого мага. Ведь ты есть маг Стихий, а значит, и не тебе надлежит просить проще…
- Знаю, но ты же на самом деле старше, хоть и кажешься юнцом даже в сравнении со мною, ты умнее, ведаешь боле…
- Кстати, Квотриус, переменная звезда моя, орхидея моя превосходнейшая, раскрывшаяся, а как ты узнал Запирающие заклинания? Ты читаешь их без ведома моего в разуме моём же? И на расстоянии? Уже не говорю я о зрительном контакте, ибо ведаю - не нуждаешься ты в нём. Расскажи, прошу, и поверь, вовсе не зол я на тебя за считывание заклинаний из разума моего.
Квотриус поведал старшему брату, что, да, виновен, вельми виновен в заглядывании в его разум. Но не с целью прочитать запретные для него, Квотриуса, например, об отношении Северуса к драгоценному гостю Гарольдусу, ибо уверен, что ничего меж ними не было, а являющиеся законной и непреложной собственностью возлюбленного брата, знания его о многих заклинаниях, и только.
Цель же Квотриуса - как можно меньше беспокоить высокорожденного брата с обучением мага Стихий полезным, как с точки зрения Северуса, так и самого Квотриуса, знаниям и заклятиям разного сорта. Можно же просто узнавать их, словно бы считывая со свитка некоего, а не передавая знания устно.
Вот только свиток сей странен весьма - словно бы аккуратно нарезанные листы толстого пергамента, соединённые чем-то навроде связывающей корочки, и закрывать или открывать сей странный свиток сложно вельми, ибо у него вверху да и внизу намного более толстые и тяжёлые листы склеенного в несколько слоёв очень толстого пергамента, глянцевито поблёскивающие снаружи.
