приречные камушки, пересекая реку вброд. Да непростыебашмаки эти, а ещё и с чем-то внизу, с каким-то наростом, чтобы камни не холодили ног, и выступом, приподнимающим слегка пятку. И так Гарри понравилось ходить в странных башмаках, что он счастливо засмеялся, поднял правую руку, чтобы, как всегда, почесать вшивые патлы… И обнаружил, что его патлы стали, как у Х`ынгу, почти гладкими и прилизанными, но не смазанными, как у того бывало, бараньим жиром, а чистые совсем и без вшей и гид. Да были собраны они какой-то тряпицей в конский хвост. Гарри поболтал головой и убедился, что хвост очень длинный, ниже лопаток даже. Да даже до жопы достаёт - вот, какой длинный!
Взглянув мельком на поднятую, да так и замершую руку, Гарри не удержался и издал воинственный клич воинов Истинных Людей - «Х`эй - х`эй!». У него хорошо получалось, когда он пробовал подражать им, собирая далеко в лесу хворост.А закричал он от радости, когда увидел, что рука его не голая, как обычно. Её даже не нужно прятать под заскорузлый от чужой, слава Мерлину и Моргане, крови плащ, который милостиво подарил ему Сх`э-вэ-ру-у-с-с вместо бес-цвета одежды рим-ла-нх`ын-ин-ов. А облегает руку ткань, да такая же мягкая, прохладная и нежная, как у той, цвета солнца, одежды, которую благородный хозяин дал всего на одну ночь ему, Гарри. Благородный хозяин, говорящий: «Вы - свободный человек, Гарольдус». Но прекрасный Сх`э-вэ-ру-у-с-с - так Гарри хотелось называть его, несмотря на то, что он тот- кто-делает-навыворот, а, может… именно благодаря этому, ведь не случайно возник стояк от его, Сх`э-вэ- ру-у-сэ вылизывания странным его борватом, совсем на негор не похожим, Кх`э-вот-ри-у-у-с-сэ… Так вот, не случайно Сх`э-вэ-ру-у-с-с спрятал его, Гарри, ото всех в своём и ещё его брата маленьком х`нарых`, лишь раз позволив пробежаться изо всех сил рядом с колесницей, на которой был великий вождь рим-ла-нх`ын- ин-ов. Быстро, много пальцев раз как быстро катилась повозка, но Гарри не отставал, но чуть ли не опережал, а в колесницу у каждых двух на-х`э-м-ни-ков впряжены были по четыре пальца раз лошади, да такие сытые, толстые, откормленные!
Задумавшись о рим-ла-нх`ын-ин-ах, Гарри не заметил, как очутился в небольшом х`нарых` с невиданными цветами в каких-то ужасть как красивых плошках, на плоских, таких же, как в большом х`нарых`, но поменьше и потоньше, досках, и полез вдруг обниматься к Сх`э-вэ-ру-у-с-сэ! А тот не отталкивал его, а тоже обнимал, но не как Тох`ым - по-дружески или защищая, а как-то по-другому, водил по его телу руками, отчего вдруг стало приятно, жарко и стыдно, и крепко поцеловал… так, что Гарри застонал и… Проснулся в намоченном собственной спермой плаще.
В темноте походного х`нарых` он увидел, как Сх`э-вэ-ру-у-с-с лежит на спине, полуголый, подставив, почему-то, живот, такой странный, белый, чистый, почти совсем безволосый, какого даже у Гарри нет. Много пальцев, больше двух рук раз, чёрных волосинок курчавилось у Гарри внизу, вверх от пупка, к пятнышкам пупырчатым - бабьим, вроде бы, принадлежностям - соскам, только маленьким очень и между ними и вниз, к письке. А Кх`э-вот-ри-у-у-с-с нежно лижет подставленный живот благородного хозяина - вот странный. Что, разве Сх`э-вэ-ру-у-с-с мёдом натёрт или ышке бяха?. Тут вдруг благородный хозяин как закричит на неведомом, но Гарри знал, родном своём языке, родном и для Гарри, да так…
Тут у Гарри закружилась голова, и он, шумно засопев, упал обратно на складки плаща, завернулся поплотнее, но уши-то слышат какие-то странные стоны, так не стонут от боли ни мужчины - воины вообще не плачут, ни женщины, когда у них окот дитятей. Так стонут вообще не от боли! Не от боли! А от похоти звериной. Ведь Гарри слышал мужские голоса, когда они занимались трахом с новыми жёнами где-нибудь в кустах, неподалёку от кочёвки. Так, что идущему за водой Гарри было всё слышно, но ничего не видно… А такая охота была подсмотреть за ними!
… Гарри не понимал ни своего сна - почему… там его поцеловал благородный хозяин, ни яви - почему они - братья принялись вдруг - Гарри подсмотрел… так неистово целоваться, а потом Кх`э-вот-ри-у-у-с-с прошептал что-то. Они бросили лизаться, а стали лежать в обнимку, почти голые - Гарри даже видел жопу Кх`э-вот-ри-у-у-с-сэ - красивая задница, ничего тут и не скажешь. Но Истинный Человек с большим носом всё равно не нравился Гарри отчего-то. И начали они разговаривать, причём говорил Сх`э-вэ-ру-у-с-с, а брат его внимательно так слушал. И от голоса благородного хозяина вновь встала писька, но Гарри теперь знал, что не нужно дрочить, как Рангы, довольно только слушать этот голос, тихий, обволакивающий, погружающий в очень много пальцев раз что-то приятное, как во сне, когда благородный рим-ла-нх`ын-ин водил руками по Гарри, и он кончит. А этот конец, это так хорошо, ну просто замечательно, никогда не было так легко в теле!
Вдруг заговорил Кх`э-вот-ри-у-у-с-с, и Гарри в неистовстве, пока тот-кто-делает-навыворот тешутся друг с другом разговорами и не видят его, выскочил, скинув плащ, голый, разгорячённый сном и голосом Сх`э-вэ-ру-у-с-сэ на холод ночи конца месяца девятого, а, скорее, даже начала месяца десятого, показавшийся ему свежеповатой отдушиной вместо спёртого, горячего воздуха в х`нарых`, где пахло спермой, и побежал в какие-то густые заросли, с хрустом ломая ветви, оказавшиеся стеблями ревеня. Там, на обломанных трубках густой, высокой, сочной травы, Гарри и кончил, подрочив вволю, несколько пальцев раз - он не считал даже, ему просто понравилось это делать. Очень, ещё с первого, такого неуклюжего раза. Но в х`нарых`-х`э особо не подрочишь - тот-кто-делает-навыворот словно сговорились сидеть внутри почти безвылазно и выходить с ним, Гарри, только на овраг, где он видел, внимательно наблюдал за их жопами и письками.. Нет ли чего странного в их сранье или сиканьи? Но нет, ничего особливого в этих делах у них обоих не было. Мужики как мужики, всё при них, как даже у рабов х`васынскх`по утрам и на ночь, а когда приспичит, то и днём, отбежав в сторону ближайшего лесочка во время кочёвки. А в землянке никто не срал и не ссал, это зимой-то, а выбегали из неё на морозец да подальше, чтоб не воняло и не вляпаться.
Гарри выполз из таких гостеприимных, но колющих ноги высокими обломками трав, зарослей, обошёл их так, чтобы не попасться на глаза дозорным, которые преспокойно возлежали на холодной земле, а двое даже еблись, судя по стонам и рычанию. Но Гарри решил не смотреть на тот-кто-делает-навыворот снова, чтобы опять не пришлось дрочить, а то писька уже болит - натёр уж больно. Он отошёл подальше от зарослей ревеня и преспокойно заснул… на земле племени Х`ынгу, где сильно брюхатые бабы, спасённые от насилия накануне Квотриусом, и нашли его поутру, когда в лагере прозвучал рог. Звук его, чистый и громогласный, тут же разносился по всей округе, проникая и в х`нарых` Истинных Людей, последнее, что у них осталось.
Бабоньки оттащили втроём Х`аррэ, беглого раба своего племени, в разгромленный, но устоявший - крепко рабы сделали - х`нарых`, прибежали их товарки, и все вместе принялись избивать Х`аррэ ногами и, щипля его за тело и, что особо больно, так лупя его по яйцам, что выдёргивание волос из его нечёсаных, вшивых и гнидастых патл казалось шуточным занятием, не заслуживающим особенного внимания.
Гарри кричал громко, зовя на помощь Сх`э-вэ-ру-у-с-сэ, но, конечно, из-за шкур, которыми был обтянут х`нарых`, его вопли не были услышаны благородному рим-ла-нх`ын-ин-у. Женщины позвали на подмогу подростков - уродов всяческих, малолеток, лет два раза по руке. Ну, может, два раза по руке и один - два пальца. Те притащили трут и кремень явно, чтобы поджарить на костерке избитого женщинами до полусмерти раба - предателя своих прежних благородных хозяев. И подумать только, кем избитым - сильно брюхатыми бабами, так велика была их ненависть к беглому рабу, приведшему в их стойбище завоевателей!
Гарри положили плечами и жопой на два здоровенных камня. А под спиной мальцы развели костерок. Один из подростков, сильно хромой парнишка постарше остальных на один палец лет, не больше, ещё необрезанный, выступил вперёд и громко и пафосно объявил самому Гарри и всем собравшимся подросткам и брюхатым бабам:
- Х`аррэ, мерзкий, ничтожный, беглый раб! Мы замучаем тебя до смерти, ты будешь умирать очень, очень много пальцев раз времени долго. За то, что это ты, я уверен да и матери наши, оставшиеся в живых, хоть и немного их, привёл на наше несчастье неведомых воинов!
Это сделал ты, ничтожный ублюдок, недоносок, мать твоя еблась с волком нечистым!
И хоть ты странно изменился, но этот цвет глаз - только твой! Ты, Котёнок! Сейчас мы из тебя сделаем жареного кота, ведь стал ты почти, что стариком для раба!
Верно, ты - колдун, а вот где твоя деревяшка, которой смешил наших мужчин и женщин, да даже детей? Даже детей наших, убитых или угнанных в плен из-за тебя одного, и тех смешил, пока они росли при матерях, таких же счастливых, как и их дети. Да как всё наше родное племя «Блестящего» - вождя нашего непобедимого, всегда выигрывавшего в любых битвах с супротивниками - жило счастливо! Без потерь, без этих страшных жертв, даже те-кто-не-умер-вовремя! И им жилось припеваючи у нас в племени, никто не
