Звезда Аделаида - 2

ямой, просто прибитыми гладиусами и спатами, и пуго телами, он и увидел «Гарольдуса», сиречь знаменитейшего в «его» времени Гарри Поттера…

… Великий волшебник с несоизмеримо с моим, огромнейшим магическим потенциалом, большим даже, наверное, чем у старины Альбуса; волшебник, приснившийся мне в поганом, гадком, отвратительном, бредовом сне, от «послевкусия» которого, а, может, по своей извечной привычке, голова вдруг, впервые за всё время этого мерзостного похода разгорелась мучительной, тянущей, выматывающей мигренью; волшебник со столь дурными повадками, сугубо рабскими, кажется, неискоренимыми вовсе никогда, но я знаю, что так только кажется; волшебник, над превращением которого из мощнейшего орудия убийства в Человека мне придётся так усердно и мощно работать… И с этим волшебником покинуть мир века пятого и унестись в то, «настоящее» время… навеки расставшись с возлюбленным предком своим Квотриусом.

А какое время более «настоящее»?

И то, и это полны убийств и насилия, здесь - грубой силой, там - силой непростительного волшебства и тоже жестокости, но разве одно преимущественнее другого? Разве, в итоге, для жертв есть разница, каким образом их примучили до полу-смерти, несчастных, или более счастливых, до смерти?

Да, здесь приходится не только раздавать направо и налево Круциатусы и Авады.

- Особенно последние пользуются широкой популярностью, - нехорошо усмехнулся Мастер Зелий. - Здесь надо ещё и ручки, и даже одежду марать чужой, пока что, кровью, слава великому Мерлину, пречестной Моргане и всем богам.

Просто так повезло, что не своею. А если бы дела повернулись не в мою сторону личиком, а невъебенною задницей, тогда и своей. И много бы пролил её я, премного, как сказал бы пострадавший от самого Волдеморта Квотриус. А Квотриус всё время правду говорит, словно он находится под действием Веритасерума.

Северус надел, отправляясь на поиски Поттера, вместо своего окровавленного донельзя сюртука и замаранной рубашки кроваво-красную тунику, одну из одежд Формеуса Верокция, отданных за «боль волос и жопы» Поттера, поверх брюк - с ними он вне дома расставаться никак не желал. Северус думал о них, как о своём коренном отличии от «бесштанных», голоногих солдат Божественного Кесаря, в которого не верил ни на кнат, и даже от всадников не передалась ему эта вера. Они-то, всадники, особо верили в Аугустуса Западной Римской Империи.

Глава 23.

Снейп очутился вдруг в какой-то странной защитной оболочке из жуткой головной боли - очередной, впервые пришедшей во время страшнорго, кровавого похода мигрени, изнуряющей усталости и высасывающего последние силы голода, словно отгородившись своими заботами от участи тех, кого «милостиво» оставили помирать на свободе от холода, спалив их зимнее пристанище - дом - шатёр. И от тех несчастных, которым «повезло» больше - они, по крайней мере, будут сыты и одеты, может быть, и кое-как, но всё же, однако никогда - страшное слово - не познают больше свободу кочевать и зимовать посреди прекрасной, нетронутой ни ромеями, ни саксами, ни англами, ни ютами природы. Но такова историческая судьба бриттов - сначала начисто уничтожить римскую цивилизацию на Альбионе, медленно, но верно ассимилируя и «высокорожденных патрициев», и простых граждан - плебеев.

А затем и самим исчезнуть бесследно после нескольких веков расцвета кельтской культуры в основной части острова, дав неколебимую основу всем будущим поколениям тех, кто назовёт себя англичанами.

Вот только жаль, что даже в горном Уэльсе, где говорят ещё старики на валлийском, не рождаются больше красавицы и красавцы, которые так хорошо расписаны в их «Мабиногиноне». Оттуда и пошло это сравнение со снегом, кровью и вороном - идеалом кельтской красоты, высказывании, приписывавшимся валлийцами теперешней «фее» Моргане, Моргане пресветлой, матери Мордреда проклятого, Моргане, создающей замки из невесомых облаков и тучек. Не громоносных, нет, но обычнейших облачков и тучек. Самых обыкновенных облачков.

- Вот, опять думы мои о нежном и всепрощающем Квотриусе, с которым так глупо получилось этой ночью, безысходно, я бы сказал. А думаю я о ночи вместо того, чтобы привести в чувство Поттера, а пора бы уже. .Да, пора бы уже, а то он, как мне кажется, насмотрелся ужасов в покинутом всеми наёмниками лагере и провалился в обморок. Причём, насколько я могу судить, глубочайший.

- Enervate! Enervate!

- О, глазищи-то на меня пялит так, будто впервые увидел мои «неземные красоты». Небось, ночью-то подсматривал, да подслушивал, а ведь нехорошо это. Кто мешал ему уйти пораньше, пока не перевозбудился сам от наших с Квотриусом действий? И не пришлось бы тогда по холоду нагишом прыгать, да в кустах ревеня, столь густых и неудобных на слом онанировать. Аж забрызгал все побеги ревеня там, где вытоптал-то! Вот силищи-то у парня скопилось!

- Сх`э-вэ-ру-у-с-с, как ты нашёл недостойного Гарри?

- По запаху, Поттер… Гарольдус. Вы источаете такие ароматы, что даже посреди несвежих трупов вас можно легко распознать, не глядя, - откомментировал Снейп.

Ему очень не понравился тот взгляд, пристальный и немного с какой-то, словно бы обязатнльной сумасшедшинкой, каким изучал его Поттер, едва очнувшись от обморока, действительно глубокого.

- Ну, рассказывайте, Гарольдус, что с вами произошло-приключилось на этот раз в моё отсутствие. Не ходить же мне за вами повсюду, или вы предпочитаете грубую, как вы сами, слежку?

Но Поттер, как зачарованный чужими богами и потому не знающий, как молить их о снисхождении, всё так же, молча, изучал прекрасного Сх`э-вэ-ру-у-с-сэ, теперь почти совсем, как в рим-ла-нх`ын-ин-с-кой одежде. Из прежнего одеяния остались только превосходные, не кожаные, теперь Гарри мог это разглядеть, а из плотной шерстяной кани, сильно помятые, наверняка, Кх`э-вот-ри-у-у-с-сэ штаны. Там, под этой красивой рим-ла-нх`ын-ин-с-кой красной, мягкой даже на вид одежде, скрывался его белый, сияющий невиданной чистотой, живот с тонкой полоской кудрявых волосков, уходящей в эти самые невиданные никем из даже благородных соплеменников Гарри - Х`аррэ штаны.

Наверное, Сх`э-вэ-ру-у-с-с никогда не снимает их, ведь он же - «маг», а, значит, может ебстись, не раздеваясь, через ткань… С этим своим братом. Если тот вообще ему братом приходится.

О «брате» Гарри додумал с неудовольствием, уставившись туда, где, по его мнению, была писька Сх`э- вэ-ру-у-с-сэ, благородного и прекрасного, непобедимого, так, что он обмазан чужой кровью, но не своей, рим-ла-нх`ын-ин-а. Иначе бы рим-ла-нх`ын-ин шатался и, вообще, вёл бы себя по-другому.

- Вот бы посмотреть на неё, на его письку - она такая же длинная, как у меня, когда стояк? Или длиньше или короче? Коротко говоря, вот бы посмотреть на его письку во время трахания с братом, когда тот его вылизывает.

- Поттер, - вкрадчиво начал профессор, - куда и на что вы так пристально смотрите? Если на меня, то моё лицо выше того места, на которое вы вылупились с таким напряжением, словно оттуда сейчас вылетит птичка.

- Ка… Какая птичка? Дятел? - не раздумывая, спросил Гарри.

- Ну я не такой половой очень-большой-человек, чтобы… оттуда вылетел дятел, - сразу засмеялся Северус.

Как будто бы Гарри сказал что-то смешное, а ему, между прочим, не до смеха. совсем, Гарри серьёзен, как никогда.

Незамедлительно взгляд Гарри переметнулся на его зубы. Северусу тотчас почему-то стало стыдно, что он так боится дентоцелительских заклинаний и чар. Ведь обещала же вылечить его больные, неровные зубы добрая мадам Помфри! А он забил большой наноболт на её высказывания и предложнения помощи.

- Идёмте, Гарольдус. Вот ваш плащ, который вы забыли впопыхах этой неспокойною ни для кого из нас ночи.

- А что такое: «пх`о-ло-вой»?

- Да вы ухитряетесь и свой язык искорёжить, вы просто один-палец-на-всё-кругом!

То есть, уникум, умеющий убивать, а, значит, ненавидеть, но при этом оставаться великовозрастным,