Звезда Аделаида - 2

«признания».

- А как она постаралась унизить пасынка - и «сводный» подчеркнула и «бастард» не забыла, да и все стрелки перевела на Квотриуса.

Так кому же из них двоих верить? Хочется - Квотриусу, но Маменька так отстояла свои позиции, что к ней и не придерёшься.«Не было беседы», и как это понимать?

А-а, пускай их. Главное, чтобы Квотри…

- И вот ещё что желаю я сказать тебе, сыне возлюбленный, единственный пока, что понесла я на старости - боги даровали мне эту величайшую милость! И вскоре уж, к лету года будущего, если будет на то воля богов милосердных, появится у тебя сестра или брат новорожденый. Так вот, послушай матерь свою - не с грязнокровным Квотриусом или, уж тем более, с грязнотелым, неведомого происхождения Гарольдусом стоит проводить тебе ночи, но в одиночестве. Ибо должен быть чист ты, дабы принять невесту младую, деву непорочную Сабиниус Адриану Ферликцию.

Подумай сам, сыне, разве можно сделать это после мужеложеских игр твоих неуёмных с полукровкой и вовсе не пойми кем, Гарольдусом сим? Помни о богах, хоть и благих, но могущих и покарать за грязь, грехи и разврат таковые.

- С братом же не расстанусь, матерь моя, ибо крепка любовь к нему в сердце моём, каковою внешностью ни обладал он. Всё равно, прикипело сердце моё к нему. Так, что и не отодрать, не вырвав сердца самого. Что же до Гарольдуса, он просто сам влез на ложе ко мне, глубоко спящему. Как только я увидел его на ложе своём, хоть и не касался он меня вовсе, а спал в ногах, решил я не Распинать его, но повелел я рабу камерному вытолкать Гарольдуса вон. Нет мне дела любовного до него, поверь уж мне, снизойди, - подколол Снейп.

- Я чувствую, как заливаюсь румянцем. И это впервые, когда я лгу. Всегда врал и не краснел, за счёт чего и выжил. А вот речь о Пот… Гарольдусе зашла - и покраснел вмиг. Отчего? Неужели мне…в действительности, а не только в полусне приятны его, надо отметить, непотребные и развратные, такие откровенные, незавуалированные домогания?

- Да, и прикажи принести две чистые простыни, да перед этим, что б обтерли тело моё розовой водой. Желаю я быть почище нежели… Нежели прежде возлегания Гарольдуса на ложе моё.

Снейп завершил свою «исповедь» или же «декларацию о намерениях», но Маменька никак не унималась.

- Можешь покуда взять себе девицу из новых, своих трофеев, ибо не познаёт высокорожденный патриций и отец твой рабынь, кои по праву тебе принадлежат. Только рабыню Квотриуса познал, да и то, с согласия пасынка моего. Она же оказалась беременной, и достаточно сильно. Нет, она, конечно увязалась из последних сил за его квадригою, но оказалась с приплодом от варвара. Дурные трофеи у брата - бастарда твоего, не то, что твои, сыне возлюбленный. Ты же привёл двух девок пригожих, так познай их. Смени мужеложество своё, неугодное богам, да ещё с братом - бастардом своим, грязнокровкой, на отношения с рабынями, естественные для каждого высокорожденного мужчины. Право, грех еси мужеложество твоё с братом сводным, да ещё и полукровкою пред взором богов карающих и грозных! Как бы ты с пасынком моим бесчестным не навёл печаль вечную на дом свой.

- Льстит и опять очерняет Квотриуса в моих глазах, но что мне за дело, кто каких рабынь привёл? Пускай Папенька тешится. Так и скажу ему, когда он соизволит меня проведать. Ещё, скажем так, подарочек личного плана сделаю. Может, он на радостях-то и отстанет от нас с Квотриусом и этой идиотской свадебкой. А что смерть мне и Квотриусу вдобавок пророчит жёнка эта беременная, так это в их природе - пороть всяческую чушь. Нет, не верю ни единому её слову!</i>

- Не возьму я рабыню, ни девицу, ни женщину, ибо нет мне нужды в них - есть у меня возлюбленный брат. А ты, матерь моя, менее должна переживать за своего давно уже совершеннолетнего сына. Думай лучше о том дитяте, коего носишь ты под сердцем, раз милостивые и благороднейшие, но не такие уж грозные и не прощающие любови, боги отцов моих да и твоих даровали тебе счастие сие, необычайное в возрасте твоём.

Внезапно Маменька как-то мягко упала, скорее опустилась на колени и завопила:

- Увы мне! Увы всем нам - домочадцам твоим!

- [i]Опять это глупое «Увы всем нам!», что Квотриус, что Маменька - всё едино. Что за глупый обычай? Какие же они все «увышники», их хлебом, то есть лепёшками не корми, дай только повод заорать дурным голосом это грёбанное «Увы». Надоело уже. Всё «увы» да «увы», причём то «мне», то «всем нам». Ну, кто будет следующим? Выходи на новенького!

Но Маменька продолжала голосить:

- Ибо не восхотел отказаться ты от кровосмесительной связи с братом - бастардом своим! Горе придёт в дом твой и род, о Господин дома! Не подвергай домочадцев своих сродственных несчастию таковому! Позволь доносить мне дитя сие, столь позднее, ясно, что богами дарованное, но не человеком - отцом твоим - зачатое ! Ибо не мог он женщине столь старой зачать…

- Прекрати-ка вопить о глупостях всяких. И кто же из милосердных богов зачал тебе в таковом случае? С кем изменила ты отцу моему высокорожденному и храброму? С рабом молодым неким?

- О сыне мой, прошу тебя - будь боле сдержан на язык, но прости и меня. Ибо я еси всего лишь женщина глупая, вот и сказала не то, как хотелось бы выразиться на самом деле. Все годы вынужденного отшельничества моего провела я в одиночестве. Об измене супругу своему высокорожденному не смела я и подумать.

- Хорошо, о матерь моя. Прости и ты меня, ибо разгневан я с утра обнаружением негожего гостя своего Гарольдуса на ложе своём. Но о связи моей с Квотриусом - боле ни слова, - твёрдо произнёс профессор, не подавая повода снова назвать брата уничижительным «бастардом», - матерь моя! И подымись с колен - тебе в твоём положении противопоказаны такие фокусы.

Где же ты была ранее, когда ещё не любил я брата Квотриуса столь сильно, как сейчас люблю и желаю даже в облике том, коий даровала ему жесточайшая богиня Провидения Фатум?!

Почему же не вмешалась в жизнь пасынка и сына своего тогда, когда ещё можно было исправить всё? Когда всё только начиналось и однажды ночью, наверняка, услыхала ты страстные крики брата моего, восхваляющие имя моё. Ведь слышала ты голос Квотриуса, описывающий «прелести» мои той и следующими ночами.

Ибо не скрывал Квотриус любови своей, затем перешедшей и в мою ответную, страстную, неразрывную с ним, моим братом, любовь.

Почему не высказала ему всё тогда, что наговорила ты мне сейчас, за общей утренней трапезой вашей?

Где был разум твой, о женщина неразумная, лишь куриными мозгами обладающая, а всё туда же, наущать стремишься? Отца своего высокорожденного я бы ещё выслушал с большим почтением, но, несмотря и на его слова, не расстался бы с моим возлюбленным братом Квотриусом!

- Но… Да, была я неправа, сыне возлюбленный… тогда. Но Квотриус под действием чар этой недостойной рабыни и ворожеи варварской был столь красив. А ворожея сия, коя околдовала сердце супруга моего на столь долгие годы - на двадцать четыре, только вдумайся, сыне мой единоутробный, на столь много, нет, не лет, но десятков лет, наколдовала себе и сыну своему прелести волшебные! И казался пасынок мой красивым весьма и почти что схожим обликом с женщиною, столь мягкими чертами наградила его матерь - кудесница. И, верно, чудилось тебе, сыне мой единоутробный, что греха не совершаешь, ибо ложе делишь почти что с девушкою.

- А неужели настолько невинна ты, матерь моя, что даже не ведаешь о том, что нет у мужчин соответствующего женскому отверстия для соития и овладевать приходится посредством иной, прямо скажем, дыр...

- Уволь меня от подробностей, прошу тебя, о сыне мой. Не желаю я знать... таковые моменты связи вашей - связи двух мужчин. И не было у меня возможности разорвать пагубную любовь вашу, как говоришь ты, порочащую дом и род Снепиусов, да и отчасти мой род Весциусов, ибо перешла я в род супруга моего возлюбленного со своими, отданными мне отцом Ларами и Пенатами. Оставшиеся же в доме после погибшего в битве с варварами отца моего лет уж четырнадцать - пятнадцать тому, брата младшего, коему сейчас около тридцати лет, Лары и Пенаты терпят вселенский позор, ибо они суть боги домашние и имеют