Я протянул верзиле-наемнику письмо, написанное накануне вечером.
— Тут объясняется, почему мне пришлось назначить тебя командиром отряда.
Я усмехнулся.
— Может, тебе еще и сверху чего накинут!
Дедан напыжился и взял письмо.
Стоявший неподалеку Мартен неопределенно крякнул, что вполне могло сойти за кашель.
По дороге мне удалось вытянуть из Темпи отдельные подробности. В конце концов я выяснил, что человеку его социального положения требуется получить разрешение, прежде чем заводить собственных учеников.
Дело усложнялось тем, что я был чужак. Варвар. Взявшись обучать такого, как я, Темпи, похоже, не просто нарушил обычай. Он нарушил доверие своего наставника и своего народа.
— И что же, будет что-то вроде суда? — спросил я.
Темпи покачал головой.
— Суда не будет. Шехин станет задавать вопросы. Я скажу: «Я увидел в Квоуте хорошее железо, ждущее ковки. Он принадлежит летани. Ему нужна летани, чтобы вести его».
Темпи кивнул в мою сторону.
— Шехин станет спрашивать тебя про летани, чтобы посмотреть, правильно ли я увидел. Шехин решит, правда ли ты железо, достойное ковки.
Его рука описала круг, делая жест, означающий «мне не по себе».
— А если нет, что тогда будет? — спросил я.
— Тебе? — Неуверенность. — А мне? Меня отрубят.
— Отрубят? — переспросил я, надеясь, что неправильно его понял.
Он поднял руку и пошевелил пальцами.
— Адем.
Стиснул кулак, взмахнул им.
— Адемре.
Потом раскрыл ладонь и указал на мизинец.
— Темпи.
Коснулся остальных пальцев.
— Друг. Брат. Мать.
Указал на большой палец:
— Шехин.
Потом сделал вид, что отрезал мизинец и выбросил его прочь.
— Отрубят.
Значит, не убьют, а отправят в изгнание. Я вздохнул было с облегчением, но тут я взглянул в светлые глаза Темпи. Всего на мгновение его безупречная маска безмятежности приоткрылась, и я увидел под ней истину. Смерть — менее жестокое наказание, чем это. Темпи был в ужасе. Я никогда еще не видел человека в таком страхе.
Мы сошлись на том, что будет лучше всего, если на время путешествия в Хаэрт я полностью предам себя в руки Темпи. У меня было примерно пятнадцать дней, чтобы довести до совершенства то, что я уже знал. Вся надежда была на то, чтобы произвести хорошее впечатление, когда я встречусь с начальством Темпи.
Перед началом похода Темпи велел мне снять шаэд. Я нехотя повиновался. Свернутый шаэд оказался на удивление компактным, он легко поместился в моей дорожной сумке.
Темп, который задал мой командир, оказался изматывающим. Начали мы оба с танцевальной разминки, которую я прежде наблюдал неоднократно. Затем, вместо быстрого шага, каким мы ходили обычно, мы в течение часа бежали бегом. Потом выполнили кетан, причем Темпи то и дело поправлял мои бесчисленные ошибки. Потом прошли шагом еще полтора километра.
Наконец мы сели и принялись беседовать о летани. Тот факт, что говорили мы по-адемски, дела отнюдь не упрощал, но мы договорились, что мне требуется полное погружение в язык, чтобы к тому времени, как мы придем в Хаэрт, я мог говорить как культурный человек.
— В чем цель летани? — спрашивал Темпи.
— Указать путь, которым надлежит следовать? — отвечал я.
— Нет, — сурово возразил Темпи. — Летани — не путь.
— Так в чем же цель летани, Темпи?
— Направлять нас в наших поступках. Следуя летани, ты поступаешь верно.
— Но разве это не путь?
— Нет. Летани — то, что помогает выбрать путь.
А потом мы начали все сначала. Час бега, потом кетан, пройти еще полтора километра, побеседовать о летани. На весь цикл уходило примерно два часа, и после того, как короткая беседа завершалась, мы начинали снова.
В какой-то момент в беседе о летани я принялся делать жест «преуменьшение». Но Темпи остановил мою руку.
— Когда говоришь о летани, не надо так делать.
Он стремительно показал левой рукой возбуждение, отрицание и еще несколько жестов, которых я не узнал.
— Почему?
Темпи немного поразмыслил.
— Когда говоришь о летани, это должно идти не отсюда, — он коснулся моей головы. — И не отсюда, — он коснулся моей груди напротив сердца и провел пальцами до левой руки. — Подлинное знание летани живет глубже. Вот тут, — он ткнул меня в живот, пониже пупка. — Говорить надо отсюда, не думая.
Я мало-помалу начал понимать неписаные правила наших бесед. Они были предназначены не только для того, чтобы обучить меня летани, — предполагалось, что они должны показать, насколько глубоко укоренилось во мне понимание летани.
А это означало, что на вопросы следует отвечать быстро, без тех размеренных пауз, которые обычно свойственны беседе эдемов. Ответ должен быть не продуманным, а искренним. И если ты действительно постиг летани, по твоим ответам это станет очевидно.
Бег. Кетан. Ходьба. Беседа. Мы повторили этот цикл трижды, прежде чем устроили перерыв на обед. Шесть часов. Я был весь мокрый и думал, что сейчас умру. Поев и отдохнув в течение часа, мы снова отправились в путь и повторили цикл еще трижды, прежде чем остановились на ночлег.
Мы разбили лагерь у дороги. Я в полусне сжевал свой ужин, расстелил одеяло и закутался в шаэд. В этом изнеможении он показался мне мягким и теплым, как пуховое покрывало.
Посреди ночи Темпи меня растряс. Какая-то глубинная животная часть моего сознания его возненавидела, однако, едва пробудившись, я понял, что это было необходимо. Тело затекло и болело, однако медленные, привычные движения кетана помогли расслабить напряженные мускулы. Он заставил меня сделать растяжку, напиться воды, и остаток ночи я проспал как камень.
На второй день было хуже. Лютня, даже плотно привязанная к моей спине, превратилась в тяжкий груз. Меч, которым я даже не владел, бил меня по бедру. Дорожная сумка сделалась тяжелой как жернов, и я пожалел, что не отдал Дедану маэрову шкатулку. Мышцы были застывшие и непослушные, на бегу дыхание жгло мне горло.
Те моменты, когда мы с Темпи беседовали о летани, были единственным подлинным отдыхом, но они были ужасно коротки. Голова шла кругом от усталости, приходилось сосредотачиваться изо всех сил, чтобы привести мысли в порядок и попытаться дать нужный ответ. И все равно мои ответы его только раздражали. Время от времени он качал головой, объясняя, как я не прав.
Наконец я сдался и перестал пытаться отвечать правильно. Я так устал, что мне уже было все равно, я прекратил приводить в порядок свои непослушные мысли и просто наслаждался возможностью несколько
