овсяной муки, мякиш - пшеница здесь, как и на когда-то родных, германских выкорчёванных полянах не росла. Рыбу хищную ловили на рыбёшку мелкую. Саксы кормились с Озера и благословляли его, даже боготворили, вознося молитвы Нектус.
Однако, сделав статую богини, омывали её в Озере, не топя в нём рабов. Хотелось народу, чтобы вода оставалась такой же чистой, как обычно, а не с примесью утопленнной мертвечины.
В лес, через несколько веков станущий Запретным, вестфалы тоже ходили - на охоту и за деревьями для строительства своих домов и тех же герцогских* замков, но с опаской из-за диких низкорослых туземцев в шкурах хищных зверей. Таких стоило опасаться, ведь добывают же они эти шкуры, не на свалке же находят! Хоть и кочевой народец, но боевитый, всё время на рожон лезет.
Ну, да у них, саксов, и рожна найдутся для этой мелочи.
Саксам ещё на медведя с этими рожнами ходить. А ходили часто - нужно было устилать дома изнутри мягкими медвежьими шкурами, чтобы было тепло, и бабы пекли бы ячменные, сладкие хлеба и готовили яичницы, и молочные, с салом, сытные каши на ячмене и овсе, под посевы которых саксы усердно расчищали от деревьев и корней лесные, с хорошей землёй, всё новые нетронутые поляны.
Зимой мужчины латали сапоги и делали новые деревянные башмаки, занимались починкой домашней утвари и вкусно пахнущей конским потом упряжи. В сараях, отдельно, занимались приведением в порядок сельского инвентаря - кос, грабель, серпов, мотыг, плугов. А бабы только и делали, что пряли, ткали, вышивали для своих мужчин и дитятей, напевая свои печальные, за душу тянущие песни.
Ну да потом, как со своей бабой ляжешь на кровать, так и про заунывные песни забудешь - такая она горячая и ничего, что брюхатая ходит всегда, лишь бы от неё бабий дух запашистый шёл. Тут, на общей кровати, сношались все домочадцы, не стесняясь друг друга. А чего тут стесняться-то? Дело ведь обыкновенное для мужчины - сойтись с женой своею. Ну и что, что при других - свои же все!
Вон, даже рабы с рабынями, им любыми, сношаются где-то в сторонке. А эти гвасыдах такие пылкие! Рабыни всё время брюхатыми ходят, но работу свою исполняют исправно, словно и не чижолые вовсе. Ну не своих же баб заставлять воду из благословенного Озера таскать! Им бы коров с козами подоить.
А рабы сильные, их саксы, беря в плен, и не уродовали вовсе, и без того уроды чернявые. Сильны они, рабы эти. Построить могут дом для отделившейся семьи дня за три всего…
… Северус выдумывал предлог, под которым их пустят к саксам, да не как простых, а как родовитых гостей, желанных. Наконец, он придумал представиться послами ромеев в это Мерлином забытое поселение.
- Мы - ромеи, между собою не сметь общаться на англском. Это тебя касается, «ромей» мой ненаглядный Гарольдус.
И, да, я прочёл твоё видение, но оно ровным счётом ничего для нас обоих (Северус сделал на этом слове ударение) не значит. Реальность имеют лишь события те, кои произошли в ней, а не в мыслепеснях. Это тебя касается в первую очередь, о Гарольдус, также, как и запрет говорить по-англски. Ты понимаешь меня?
Снейп задал тот же вопрос, что и перед перенесением посредством сладковатой, жгучей от льда, воды таинственного ручейка сюда, на северо-восток Англии, практически на границу её с Каледонией, покуда заселённой лишь пиктами.
Гарри только сглотнул и кивнул утвердительно. Он не проронил ни слова, давая знать любимому человеку, что он - вовсе не тупица, каким его считает… Ну, может, продолжает считать Северус. Кто его, легиллимента, разберёт? И ведь застегнулся Северус от него, Гарри, на все пуговки невидимой, кажется, уже ушедшей в школьные годы чудесные, отсутствовавшей так долго чёрной мантии. Ан нет, вернулась она незримо, вновь запахнув тело любимого в свои широкие фалды. Под которыми ровным счётом не видно ни тела любимого, ни души. И не достучаться до небес…
* * *
* Герцог - изначально, воевода у германских племён, избираемый Дингом (англ. Thing - сравнить с «вече» - «дело, вещь») на время военных действий. В остальное время «герцог» власти в роду или народе не имел.
Глава 53.
Квотриус весь подобрался, как хищный зверь перед прыжком, и всё норовил вперёд батьки, то есть, профессора:
- Дай, постучу я в ворота сии! И пускай Гарольдус молчит побольше, не то единственное его лишнее слово, и мы попались в руки этим варварам, о коих мне не известно толком ничего, как никому из ромеев. И пусть не ромей я в полном понима…
- Прекращай уже, Квотриус, свои словоизлияния, не то замёрзнем мы на Озере ночию сей же. Тут же холоднее, нежели в Сибелиуме.
- И зачем взял ты Гарольдуса с собою, коий может разворошить весь сей муравейник, сейчас столь мирный, о Северус, лампада разума моего? О, просвети меня, я умоляю тебя, о сердце моё, кое бьётся…
- Если ты не перестанешь говорить стихами, я отъебу тебя прямо здесь, у поселения варваров, как ты ебёшь мой мозг. Ты этого хочешь?
Полу-вопросом, заданным нарочито грубо, на коробящей его брата народной латыни Снейп осадил зарвавшегоя Квотриуса, уж слишком многое возомнившего о своей прекрасной персоне.
Да, таки желанной профессору, но больше хотелось сейчас ему очутиться возле очага ли, печки ли старейшины поселения. Погреться бы ему, продрогнувшему Севу у очага да поесть, хоть их своих запасов, если хозяин окажется негостеприимным настолько, что не подаст даже яичницы, которую им одна из многочисленных, как и внуки, невесток ловко соорудила бы за несколько минут.
Если, конечно, внуки ютятся под той же крышею, что и старейшина, а не отселились.
Ну, тогда, пусть не молодка, а женщина в возрасте - насколько знал Северус, сыновья саксов никогда не отселялись от общего дома, только внукам давалась такая привилегия прародителем, если было на то его соизволение - невестка немолодая сделает кашу для них, посланников ромейских, или ту же яичницу. Северус знал, что это простое блюдо, правда, поданное не по-английски, поджаренным с обеих сторон, распространено среди саксов.
… Откуда он знал столько о быте саксов, и неважно, вестфалов или эстфалов* ? Да из хроник, ведущимися неутомимыми миссионерами монастыря, единственного на весь Альбион, проповедовавших и саксам и описавшим их быт. Об этих проповедях, а главное, бытоописаниях, сохранились записи в поистине великолепнейшей, богатейшей историческими свитками и манускриптами библиотеке Тёмного Лорда.
Она была столь богатой всеми достоверными письменными источниками народов Британии, начиная с третьего века и по век двадцатый, уже, когда юный Снейп разбирался в древних рукописях. А было это, по «настоящему» летосчислению, уж тридцать шесть годков тому, с девятнадцатого года жизни профессора, тогда не будучим ещё и… профессором, но только лишь Пожирателем Смерти. Он ещё не сварил ни одного яда, которым отравили бы человека. И был он даже не графом, а только наследником титула.
Снейп тогда со скукою учил никому, кроме Лорда, не нужные языки, возился со старыми записями и подумывал о скорейшей женитьбе. Только для того, чтобы хоть как-то рассеять эту скуку, переключившись на молодую женщину, принадлежавшую бы только ему одному.
Тогда Северус и не догадывался о семенах гомосексуальности, заложенных в него его добрым другом - геем в душе, но не на деле, влюбившемся в него, Сева, за неимением других субъектов воздействия кипящей в нём страстности, непонятной холодному и уравновешенному на вид Северусу - Ремусом Люпином.
Они составили бы прекрасную пару - горячий, как настоящий, немагический, обжигающий огонь, Ремус, и тихий книжный червь, спокойный, как вода в Озере, покуда гигантского кальмара не раздразнивали студенты, Северус. Но Снейпу никак не удавалось даже вообразить, что его, не сидящий на продавленном диване, а носящийся по захламлённой комнате меблирашек пьяненький добрый друг может, даже чисто теоретически, стать объектом сексуальной направленности.
… Сейчас Северус был и женат, и имел двоих любовников - не довольно ли ему этого?
Ну, правда, второй любовник, «новенький», как тот валяный или же… кожаный сапог, слава Мерлину, не оказавшийся сейчас на ноге Северуса, просил каши, то есть продолжения чувственных игр. Но разве сейчас время для них?
