Жозе Сарамаго
Двойник
O Homem Duplicado
Перевод с португальского Елены Голубевой
Посвящаю всегда моей Пилар
Посвящаю Рай-Гюде Мертин
Посвящаю Пене Санчес-Манжавакаш
Хаос – это порядок, который нужно расшифровать.
Книга Противоречий
Я искренне убежден, что уловил многие мысли,
которые небеса посылали кому-то другому.
Лоренс Стерн
Человек, вошедший в магазинчик, где давали напрокат видеокассеты, носил несколько необычное, звучавшее на старинный, даже устаревший лад имя Тертулиано Максимо Афонсо, немало огорчавшее его. С Максиме и Афонсо он еще кое-как мирился, хотя и это зависело от настроения, но вот Тертулиано давило на душу прямо-таки могильной плитой. Терзания начались с того далеко не прекрасного дня, когда он понял, что его имя может вызывать обидные насмешки. Тертулиано Максимо Афонсо был преподавателем истории в средней школе, а посмотреть фильм посоветовал ему коллега, предупредительно заметивший: ну, не шедевр, конечно, но хоть на полтора часа отвлечетесь. А отвлечься или даже развлечься ему и в самом деле было крайне необходимо, ибо жил он один и бывало ему настолько тоскливо, что временами он впадал в то состояние упадка духа, что на современном медицинском языке именуется депрессией. Для полной ясности надобно сказать, что герой наш некогда был женат, но уже не помнит, что именно побудило его вступить в брак; потом развелся, а почему – уже и сам не помнит. Добро еще, обошлось без детей, а то теперь они стали бы требовать, чтобы папаша задарма поднес им весь мир на блюдечке; что же до истории, предмета серьезного и поучительного, который ему предложили вести и который мог бы стать для него подлинным пристанищем духа, то он давно уже воспринимает ее курс как бессмысленную докуку, бесконечное начало, не имеющее конца. Для людей ностальгического темперамента, ранимых, плохо приспосабливающихся к обстоятельствам, одинокая жизнь является тяжелейшим наказанием, однако сколь ни мучительно бывает это испытание, оно крайне редко выливается в душераздирающую драму, от которой леденеет кровь и волосы встают дыбом. Как ни странно, обычно люди такого склада терпеливо сносят муку одиночества, о чем свидетельствуют некоторые примеры из нашего недавнего прошлого, ставшие достоянием гласности, не очень, впрочем, впечатляющие и в двух случаях закончившиеся вполне благополучно, а что касается остальных, то вспомним хотя бы того художника-портретиста, которого мы знаем только по первой букве его имени, или врача общей практики, вернувшегося из изгнания, чтобы умереть в объятиях любимой родины; или газетного корректора, сознательно заменившего достоверную информацию ложной, или делопроизводителя из отдела записи гражданских состояний, который уничтожал свидетельства о смерти, причем все их усопшие обладатели, возможно по случайному совпадению, были лицами мужского пола, но никто из них не имел несчастья зваться Тертулиано, что, несомненно, являлось немаловажным преимуществом и существенно облегчало их отношения с ближними. Между тем служащий уже снял с полки искомую кассету, вписал в учетную книгу название фильма и показал клиенту, где ему надлежит расписаться. Подпись, поставленная после секундного колебания, состояла только из двух имен, Максимо и Афонсо, без Тертулиано. Однако, словно желая своевременно объяснить данное обстоятельство, дабы избежать возможных недоразумений в будущем, клиент пробормотал: так будет короче. Но попытка перестраховаться не слишком помогла, ибо продавец, списывая в карточку данные из предъявленного ему документа, громко произнес вслух архаичное имя, да еще таким тоном, который даже малому ребенку мог показаться не лишенным ехидства. Боги небесные, в жизни никому не доводилось испытать подобного унижения. Рано или поздно каждый из нас встречает на своем пути одну из тех сильных личностей, у которых человеческие слабости, особенно самые деликатные, вызывают издевательский смех. Правда и то, что подчас эти непроизвольно вырывающиеся у нас нечленораздельные звуки оказываются подавленным стоном, отголоском прошлых страданий, чем-то вроде давнишней зарубцевавшейся раны, которая вдруг дает о себе знать. Укладывая кассету в свой видавший виды учительский портфель, Тертулиано Максимо Афонсо с достойным лучшего применения усердием пытался скрыть обиду, которую нанесла ему неделикатность служащего, но все же не мог удержаться и сказал себе, тут же упрекая себя за явную несправедливость такой мысли, что во всем виноват его коллега, а еще свойственная многим людям страсть давать советы, когда их об этом не просят. Всегда хочется переложить вину на кого-то другого, особенно когда самому не хватает мужества дать достойный отпор. Тертулиано Максимо Афонсо не знает, не может себе представить, не догадывается, что служащий уже раскаялся в своем неуместном поступке; другое ухо, более чуткое, способное различать тонкие оттенки тембра голоса, уловило бы в тоне, которым тот выразил готовность к услугам в ответ на сказанные ему через силу слова прощания, что человек, стоящий по другую сторону прилавка, настроен крайне миролюбиво. Ведь благожелательность – это извечный коммерческий принцип, заложенный в древности и неизменно оправдывающий себя на протяжении многих веков, клиент всегда прав, даже в том невероятном, хотя и возможном случае, когда его зовут Тертулиано.
Уже в автобусе, на котором он должен был доехать до дома, где жил в последние годы после развода с женой, Максимо Афонсо, воспользуемся здесь сокращенным вариантом его имени, поскольку повод для этого дал нам он сам, его единственный носитель и полный властелин, но главным образом потому, что слово «Тертулиано», употребленное всего двумя строками выше, серьезно бы нарушило гладкость нашего повествования, итак, Максимо Афонсо спросил себя, внезапно удивленный, внезапно заинтригованный, какие причины, какие мотивы побудили его коллегу, преподавателя математики, а он преподавал именно математику, столь настоятельно советовать ему посмотреть фильм, только что взятый им напрокат в видеосалоне, хотя никогда раньше сей вид искусства не являлся темой их разговоров. Такую настоятельность еще можно было бы понять, если бы речь шла о бесспорном шедевре, тогда полученное удовольствие, радость приобщения к высокому и прекрасному могли бы побудить его коллегу во время обеда в школьной столовой или в перерыве между занятиями взять его за рукав и сказать: не помню, чтобы мы с вами когда-нибудь беседовали о кино, но теперь я осмелюсь посоветовать вам, дорогой коллега, посмотрите, обязательно посмотрите «Упорный охотник подстрелит дичь» – именно так называется фильм, который лежит в портфеле Тертулиано Максимо Афонсо, сейчас пришло время сообщить также и эту информацию. Тогда учитель истории спросил бы: а в каком кинотеатре его показывают, на что математик ответил бы, уточнив: не показывают, а показывали, фильм лет пять уже как прошел, не понимаю, как я прозевал его, и тут же, без паузы, обеспокоенный возможной ненужностью совета, который он дал с таким рвением, добавил бы: но, может быть, вы его уже видели. Нет, не видел, я очень редко хожу в кино, довольствуюсь тем, что показывают по телевизору. Тогда вам обязательно надо его посмотреть, найдете в любом видеосалоне, возьмете напрокат, если вам не захочется его покупать. Диалог мог бы быть приблизительно таким, если бы фильм заслуживал внимания, но ведь никаких восторгов высказано не было. Я не собираюсь лезть в вашу жизнь, сказал математик, очищая апельсин, но в последнее время, мне кажется, вы немного подавлены, и Тертулиано Максимо Афонсо подтвердил: да, правда, я немного не в себе. Со здоровьем что-нибудь. Нет, не думаю, по-моему, я не болен, но все меня утомляет, все раздражает, эта проклятая рутина, это вечное повторение, изо дня в день одно и то же. Вам необходимо развлечься, в вашем случае развлечение – лучшее лекарство. Разрешите возразить вам, развлечение – прекрасное лекарство для тех, кто в нем не нуждается. Замечательный ответ, бесспорно, но ведь надо же вам что-то делать, чтобы преодолеть маразм. У меня не маразм, а депрессия. Что маразм, что депрессия, не все ли равно, как называть. Дело не в названии, а в переживании. Что вы делаете в свободное время. Читаю, слушаю музыку, иногда хожу в музей. А в кино. Очень редко, мне достаточно того, что показывают по телевизору. Вы бы могли покупать видеокассеты, собрать, как сейчас говорят, видеотеку. Мог бы, но у меня нет места даже для книг. Тогда берите их напрокат. У меня уже есть несколько, документальные фильмы по естественным наукам, археологии, антропологии, искусству, а еще меня интересует астрономия и все прочее в том же духе. Все это прекрасно, но вам нужно развлечься чем-то таким, что не требует умственного напряжения, думаю, вам бы подошла научная фантастика, космические приключения, звездные войны, спецэффекты. Насколько я понимаю, спецэффекты – худший враг воображения, хотя их создание стоило большого труда человеческим существам, одержимым манией загадочного, таинственного. Дорогой мой, вы преувеличиваете. Я не преувеличиваю, преувеличивает тот, кто желает убедить меня, будто можно в долю секунды, в мгновение ока переместить космический корабль на расстояние ста миллиардов километров. Но согласитесь, что для создания спецэффектов, к которым вы столь пренебрежительно относитесь, тоже необходимо воображение. Конечно, но это их воображение, а не мое. Вы всегда можете включить свое там, где их воображение заканчивается. Ну да, например, пусть будет двести миллиардов километров вместо ста. Не забывайте, то, что сейчас является для нас реальностью, еще вчера казалось вымыслом, достаточно вспомнить Жюля Верна. Согласен, но сегодняшняя реальность состоит в том, что для полета на Марс, а Марс, если мыслить астрономическими категориями, находится, можно сказать, в двух шагах, понадобится не менее девяти месяцев, а потом придется ждать еще шесть месяцев, чтобы планета сия вошла в точку орбиты, наиболее благоприятную для возвращения, и тогда надо будет лететь к Земле еще девять утомительных месяцев, фильм о реальном полете на Марс был бы самым скучным и нудным, какой только можно себе представить. Я понял, почему вам так неинтересно жить. Почему. Потому что вас ничто не удовлетворяет. Я бы мог удовлетвориться очень немногим, если бы оно у меня было. Но ведь кое-что у вас есть, специальность, работа, на первый взгляд, вам не на что жаловаться. Но специальность и работа властвуют надо мной, а не я над ними. Я неудачно выразился, мы все далеко не всем довольны, я бы предпочел быть признанным гением математики, а не скромным преподавателем средней школы, но у меня нет другого выхода. Я сам себе противен, возможно, проблема заключается именно в этом. Если бы вы пришли ко мне с уравнением с двумя неизвестными, я бы мог оказать вам профессиональную помощь, но, поскольку речь идет о столь серьезной несовместимости, о столь серьезном противоречии, моя наука только усложнила бы вам жизнь, и поэтому в качестве успокоительного средства я советую вам смотреть кино, а не заниматься математикой, требующей большого умственного напряжения. У вас есть что-нибудь на примете. В каком смысле.
