того чтобы спокойно сидеть в корчме, оба старика притащились домой, подняли с постели Грету и велели подавать ужин. Я сразу юркнул под кровать, а когда старики выпили и разговорились, дал стрекача.
— Ага, значит, только облизнулся?
— Не совсем! Заморил червяка, но всё-таки до сыта не наелся. Ха-ха! Ну что каштелян, съел твой тумак или нет?
— Каштелян? Где же он? Разве ты не видел, как он встал, вышел из зала и уехал в город?
— Что встал и вышел, я знаю, но мне известно и то, что его нет в городе, вот так-то! Он ещё здесь, в замке!
— Но тут его нет! — возразил Андрийко.
— Да, ей-богу, он здесь! Староста говорил об этом Грете, когда я сидел под кроватью.
Дрожь пробежала по телу Андрийки.
«Если Заремба не в городе, значит, он, видимо, здесь! — подумал он. — Но если он здесь, то, наверно, задумал что-то недоброе…»
Он оглянулся. Шум в кухне усиливался с каждой минутой, время от времени доносился визгливый смех служанок, которых тащили танцевать парии. Из палаты то и дело выходили, спотыкаясь, молодые участники великокняжеского пира и направлялись на кухню, где былой шумней и оживлённей, чем в зале. Свидригайло любил пображничать, любил грубые шутки и не терпел на пиру присутствия женщин, поскольку собутыльники, вместо: того чтобы веселить его, «волочились за девками».
— Слушай, Горностай! Ты ступай к привратнику и прикажи от имени воеводы обыскать весь замок от подвалов до чердака.
— Искать Зарембу?
— Ну да!
— А ты?
— Я поищу его в палатах.
— Неужто полагаешь, что он ещё тут? Ведь его все знают.
— Если бы он не умел изменить лицо, то, наверно, не остался бы в замке. Прошу тебя, братец, не откажи. Может, я тоже когда-нибудь тебе пригожусь.
Горностай пожал плечами и удивлённо поглядел на товарища.
— Что ж, — сказал он, — коли так просишь, пожалуйста!
И он неторопливо удалился, Андрийко же пошёл в палаты. Переступив освещённый порог, он подумал:, кого, собственно, он ищет? Зарембу, который в продолжение дня уже десять раз мог покинуть замок? И, кто знает, может, опаска, а может, и предчувствие сжимали сердце и, несмотря на все доводы, заставляли его биться сильней.
В зале, где пировали, всё переменилось. Младшие бояре и старшая княжья дружина покинула столы. Одни ушли в челядню, другие на покой, зато Свидригайлу стало вольготнее развлекаться с князьями и достойниками за чарами. С конца стола ближе к двери убрали посуду, и на освободившемся месте скоморохи давали короткое представление из купеческой жизни.
Торговец, продавая соль, обвешивает на римских весах покупателей. Те идут к греку-аптекарю: проверка показывает, что торговец мошенничает. Ратники ведут его на суд княжьего тиуна. Прибежавшая на суд дочь торговца просит тиуна на минутку выйти. Вскоре он возвращается запыхавшийся, растрёпанный, красный, и приказывает принести весы аптекаря. И выясняет, что весы неверные. Торговца оправдывают, аптекарь получает нагайкой по спине. Придя домой, он жалуется жене, а та, вне себя от ревности, пробалтывается мужу, что торговую тайну выдал его собственный помощник, ныне любовник дочери торговца, и что он помогал ему не только продавать порошки, коренья да микстуры. Представление заканчивается ссорой, бранью и дракой супругов — обманутого аптекаря и брошенной любовницы. Хохот и дождь мелкой серебряной монеты был наградой скоморохам, а князь, прежде чем идти на покой, велел наполнить чары последний раз.
На хорах грянула музыка. Скоморохи пошептались и толпой двинулись к выходу, а один из них стал читать в честь щедрого и могучего Свидригайла предлинную оду. За скоморохами последовали дворецкий и подчаший великого князя; первый — готовить для высокого гостя постель, второй — поднести на сон грядущий чару вина, приправленного кореньями и мёдом. Подчашего сопровождали два ратника — согласно положению, все напитки и кушанья, которых должны были коснуться уста государя, охранялись вооружёнными мужами. Внимание Андрийки всё это время было приковано к невиданным до сих пор представлениям скоморохов. Вместе с другими он хохотал до упаду над их грубыми шутками и диву давался, каким образом они бьют друг друга по мордасам так, что звенит, а им, видать, совсем и не больно. С сожалением смотрел, как они уходят, и тут его взгляд невольно остановился на двух вооружённых ратниках: молодом безусом парне и пожилом смуглолицем, с пышным и чёрными усами воине. И вдруг… под ухом смуглолицего ратника он заметил небольшой шрам от стрелы. «Заремба!» — подумал юноша и тут же хотел выскочить из толпы и кинуться на ратников.
Но всё-таки сдержался. Из головы мигом вылетели шутки и прибаутки скоморохов. «А вдруг это всё- таки не он? Такой шрам может быть и у другого; а чёрные усы и смуглое лицо?.. Нет, у Зарембы лицо не такое!»
После минутного колебания Андрийко всё же решил пойти за подчашим в надежде всё выяснить. Подчаший подождал, пока в кухне подогреют вино, потом приказал повару выпить чарку, дабы убедиться, что оно не отравлено, налил другую и понёс на серебряном подносе в великокняжескую опочивальню.
Андрийко заколебался.
«Пойти туда или нет?» — спрашивал он себя и не находил ответа. В эту минуту мимо проходил молодой постельничий князя Монивидовича.
Андрийко задержал его и, указав на смуглого ратника, спросил:
— Кто этот ратник? Простите, приятель, что спрашиваю, мне сдаётся, будто я где-то его видел.
Постельничий посмотрел на ратника и пожал плечами.
— Не знаю! Должно быть, ратник Юрши либо Чарторыйских. Послужить великому князю каждому охота, придёшься по нраву, глядишь, навсегда при нём и останешься. Даже в гневе он не бранит своих ратников, — нужны они ему, а когда в духе — награждает. Ха-ха! Может, и ты туда метишь?
— Нет!
— Другой же молодой поляк! Какой-то свояк патера Анзельма…
Но Андрийко уже не ждал конца фразы. Услыхав, что второй ратник поляк, он вспомнил необычные одежды двух скоморохов, черноволосого желтолицего грека и рыжего купца, и страшная догадка мелькнула в его голове: «Заремба, подобно скомороху, перерядился в ратника и сейчас идёт в спальню великого князя, чтобы убить его!» И стрелой помчался в палаты. Зная расположение покоев, боковым ходом и по чёрной лестнице он добежал до великокняжеской опочивальни быстрее, чем дошёл туда подчаший.
В этом крыле замка не было ни души — Свидригайло не выносил ночного шума и спал без поставленной у дверей стражи. В опочивальне уютно мерцала серебряная лампада, освещая высокое ложе под балдахином. С главной лестницы уже доносились шаги ратников. Андрийко огляделся. В сенях против двери в опочивальню было окно с глубокой нишей. Юноша кинулся туда и спрятался под лавкой. Неторопливой поступью проследовал в опочивальню подчаший, ратники остановились у двери. И вдруг Андрийко услышал тихий шёпот. Ратники о чём-то договаривались, но слова он не мог различить. Юноша увидел только, как молодой ратник вытащил из-под кафтана обух и поставил копье в угол. Через минуту появился старый подчаший.
— Пойдёмте, хлопцы, поскорее, князь не любит вооружённых у своей постели! — сказал он, закрывая дверь и направляясь к выходу. Младший ратник замахнулся… глухой удар, и старик с тихим стоном повалился на пол.
— Вытащи эту падаль, спрячь куда хочешь и беги под стену замка к лошадям! — прошипел сквозь зубы старший, потом вошёл в спальню, остановился у столика, на котором стояла чара с вином, и неторопливо высыпал в неё белый порошок…
Волосы на голове Андрийки стали дыбом, не хотелось верить, что можно так хладнокровно лишить жизни безоружного старика, и ради, чего — ради другого убийства… убийства великого князя! В этот миг подчаший застонал. «Да он ещё живой!» — подумал Андрийко. Уже не колеблясь, он вылез из-под лавки, выхватил меч, кинулся на ратника и ударил его мечом по голове. Ратник выпустил из рук тело подчашего и,
