с шумом и рёвом пролетели над шопами. Одно ударилось в развалины сгоревшей хаты, которая стояла шагах в пятидесяти, и разлетелось в куски, другое угодило в молодой, обожжённый огнём ясень и разломало его в щепы. Шопы остановились. В польском войске немало людей уже слышало стрельбу пушек, но челядь никак не могла привыкнуть и дрожала от ужаса, глядя, как под адский грохот вырывается клуб дыма и вылетает страшный обгорелый камень, уничтожая всё на своём пути, и у храбрейшего ёкало сердце. Впрочем, может ли храбрость противостоять бешеному полёту ядра? Само собой, пороховой взрыв — дьявольская затея, и чёрную тайну нашёптывал монаху Бертольду сам сатана.
Шопы остановились, и в то время как громкие крики сопровождали оба ядра в их губительном полёте и слабела отвага осаждающих, росли воодушевление и уверенность осаждаемых.
— Перелёт! — недовольно проворчал пушкарь и, чтобы опустить ствол, принялся вбивать глубже деревянный клин между казённой частью пушки и задним основанием саней. Тем временем прислуга протёрла дуло щёткой, смоченной в мыле, всыпала в казённую часть мешочек пороха и забила его тряпками. Пушкарь прочистил старательно запал, прикрутил переднюю, более широкую половину пушки к задней, вложил в дуло каменное ядро, потом прислуга рычагами подсунула сани к передней раме.
— Готово! — крикнул пушкарь.
— Готово! — крикнул другой.
Оба склонились над пушками, высматривая цель, — двигать их было невозможно, разве что со всем деревянным сооружением. В то время уже ковали пушки на деревянных колёсах, но слишком маленькие, чуть побольше ручных пищалей, потому Витовт не счёл целесообразным приобретать их для Луцкого замка. Вместо них было много пороков, которые при раскручивании упругих канатов метали на врага камни и брёвна.
— Пли! — скомандовал воевода.
Сноса грянули медные пасти. На этот раз одно ядро попало в кровлю шопы. Скрепы затрещали, ядро, продырявив шкуры, влетело внутрь и убило двух человек. Но шкуры и дерево ослабили силу его полёта, и шопа устояла. Точно уховёртки из гнилого дупла, выбежали оттуда люди и с тревожными криками кинулись в соседнюю.
Тем временем со стороны Луцка показалось несколько всадников. В одном из них Андрийко узнал Зарембу. Всадники приблизились к отступающим, и, спустя минуту, шопы, за исключением повреждённой, двинулись дальше. И в третий раз загремели пушки. Одно ядро снова угодило в стоящую шопу, и дыра в кровле значительно увеличилась; другое прогудело мимо. Пушкари вычистили пушки, но больше уже не стреляли.
— На сегодня хватит! Ничего уже не сделаешь! — сказал один из пушкарей, а второй добавил:
— Вечером передвинем лафет и, может, куда попадём.
Юрша не настаивал, зная, что обстреливать из пушек движущегося врага трудно. И потому дал знак людям у пороков.
Заскрипели гужи, и на шопы поляков полетел град камней, балок и горшки с горящей смолой, чтобы поджечь кровли. Однако в пороках не было той силы, да и враг их не так боялся. И хотя пострадало немало ратников, кого убили, кого изувечили или ранили, шопам никакого вреда причинить не смогли, и они упорно продвигались вперёд до тех пор, пока не очутились над самым краем рва.
Всё-таки пушки сделали своё дело — в этот день поляки идти на приступ уже не отважились. Воевода велел прекратить обстрел и отправил свободных ратников на ужин. Наступил вечер.
Андрийко и Горностай поднялись на брану, откуда воевода при последних лучах догорающего солнца приглядывался к работам осаждающих.
— Сегодня уже ничего не будет, а жаль! — заметил Горностай.
— Конечно, — согласился воевода, — но до завтра они раскачаются и пойдут на приступ.
— Вишь ты, но куда? — спросил Горностай. — Ров полон воды…
Воевода засмеялся.
— Либо его засыплют, но тогда мы заложим запрудную заставку, и вода не уйдёт из рва, а разольётся по стану; либо построят плоты, и тогда мы спустим воду.
— Ага!
Горностай с удивлением приглядывался ко всему. Он никогда ещё не видел ничего подобного и думал, что любая осада неизбежно влечёт смертную скуку, однообразие и безделье. Теперь он воочию убедился, что на войне значение имеют не только конь, броня и копьё, но лопата и топор плотника, а важнейшим оружием полководца является не сила рук, плеч и ног, а ясная голова.
Внезапно у стены средней шопы, стоявшей как раз напротив главной браны, зачернело отверстие, а спустя минуту из него посыпались в ров песок, глина и камин…
— Засыпают ров! — воскликнул Андрийко.
— Ну да! — подтвердил воевода. — Ступай, накажи Кострубе заложить запрудную заставку!
Андрийко побежал, а тем временем сквозь тёмное отверстие песок сыпался непрерывной струёй, падали с плеском и хлюпаньем камни и глина, волнуя и загрязняя воду, и бесследно в ней исчезали. Видно, вода размывала песок и глину, а камней было мало.
Наступила ночь, защитники прекратили обстрел, но работа у шоп не приостанавливалась. При кровавом свете факелов челядь подвозила на возах и тащила на плечах материал для засыпки рва.
На следующее утро, когда тьма уступила рассвету, оказалось, что вся работа поляков была напрасной. Вытесненная насыпанной землёй и камнями вода не ушла в Стырь, а разлилась по всему Подзамчыо. Стало ясно, пока уйдёт или высохнет вода, потребуется не менее двух месяцев. Шляхта громко выражала своё недовольство и удивление. Челядь бродила по луже, а шопы напоминали залитые паводком мужицкие хаты. Городовая рать, сообразив, в чём дело, громко насмехалась над панами, у которых ума меньше, чем у лягушки или вороны.
Горностай, не понимая, в чём дело, попросил Савву растолковать ему это.
— Да ведь лягушка, боярин, в болоте скачет, как у себя дома, чего не может пан, будь он хоть семи пядей во лбу, никак!
— Ага! Ну, а ворона?
Старик засмеялся.
— Сказывают, будто ворона как-то захотела пить, а воды только что в кувшине, но как к ней дотянешься? Ну, ворона нанесла камешков и накидала в кувшин, пока вода не поднялась. Поляки тоже сыпали землю в воду, пока она не разлилась по стану.
— Чем же тут они виноваты? Ведь камней со всей округи столько не наберёшь, чтобы загатить ров.
— Однако есть лес, можно набить колья, переплести их и потом уже насыпать. А так вода смывает всё, что они насыплют, и выходит из берегов.
Уныло стояли у воды толпы польских ратников и рыцарей. Немецкие мастера вскоре нашлись и придумали рыть канавы. Челядь взялась за лопаты, и вскоре вода с Подзамчья потекла к Стырю.
Когда Юрша поднялся в полдень на стену, вода из стана уже ушла. А по оставшейся жидкой грязи уже шлёпала челядь, поднося к шопам балки и прутья. На этот раз мастера связывали балки и большие плоты с тем, чтобы спустить их в воду. Пороки осаждённых беспрестанно скрипели, и дождь смертоносных камней и стрел летел на работающих. Но, поскольку вся основная работа проводилась под прикрытием шоп и под обстрелом осаждающие оказывались лишь тогда, когда спускали на воду плоты, дело всё же довели до конца. К вечеру шесть плотов плавало на воде, и Юрша отдал приказ стоять на страже целую ночь по всей линии обороны.
— До завтра, — объяснил он Андрийке, — они покроют плоты прутьями и досками, а утром полезут по лестницам на стены, и сразу в трёх местах. Воду спускать мы не станем, лучше уничтожить их на воде, чем в болоте. Пушкари ничего сделать не смогут, разве что стрелять по шопам.
— Пушкари уже нацелились на две средние шопы и завтра начнут обстрел, — заметил Андрийка. — Грицько и Коструба всю ночь проведут на стенах.
— Этого мало! До полуночи пусть на стене сторожит Горностай, после полуночи — ты!
— Хорошо, дядя!
