времени, нужного для того, чтобы прочесть дважды «Отче наш», как загремели топоры и ломы челяди о железные ворота крытого прохода. И снова сквозь бойницы полетели стрелы. Тогда поляки вбили в узкие оконца бойниц деревянные клинья и продолжали своё дело. Вскоре под их ударами разлетелось и забороло, и его куски упали в ров. Вслед за ними поляки сбросили убитых и принялись рубить пол. Они рассчитывали добраться до цепей подъёмного моста, разбить их, чтобы упавший мост открыл доступ к воротам замка и можно было разбивать их топорами снаружи.
Не довелось, однако, шляхте выполнить задуманное. На третьем ярусе башни сквозь более широкие бойницы показались людские головы. Вслед за этим на железном пруте высунулся пузатый котёл. И на небольшую площадку хлынуло около полубочки кипящей смолы…
Заверещали нечеловеческими голосами обожжённые ратники, рыцари и челядинцы, бросаясь наутёк. И долго ещё неслись стоны и вопли пострадавших. За первым котлом появился второй, третий, десятый, но на этот раз в них был кипяток. Попотчеванная дёгтем и кипятком, шляхта бежала, как зайцы, зная, что никому с большими ожогами от смерти не уйти. Всё пространство перед башней мгновенно опустело до самого помоста. Вслед за убегающими нёсся хохот защитников.
Многочасовая упорная битва, горы трупов, тошнотворный запах крови; она щедро омыла заборола, пол, стены, забрызгала лица и руки, а порой заливала глаза, опоила всех и лишила последних остатков человеческих чувств. Каждый ратник видел только кровь и жаждал только смерти врагу, и вспоминал о своей, уже с последним вздохом. Опьянев от вида крови, как польское рыцарство опьянело от вина, ратники дико радовались при виде обожжённых врагов.
— Бегут как черти от святой воды! — кричали одни.
— Словно тараканы от огня! — подхватывали другие.
— Куда там. Точь-в-точь безрогие в корыте.
И в самом деле, неприятель казался им стадом свиней, а сами они — мясниками.
Но недолго тешились ратники победой. Снова затрещали скрепы помоста под ногами наступающего полка.
Воевода выглянул сквозь уже открытые бойницы и затрубил в рог.
— Чехи идут! — сказал он. — Все — кто жив — ко мне! А что с Андрием и Горностаем?
— Отбились, но Горностай должен остаться на стенах. Поляки не уходят. Андрий же очень избит! — доложил Грицько.
— Ранен? — спросил воевода и пытливо заглянул в глаза говорившего.
— Нет, ваша милость, совсем обессилел.
— Ступай приведи всех его людей и пошли к Монтовту.
Грицько побежал на вежу к Андрию, а Кострубу послал в верхний замок за подмогой.
Чехи спокойно поднимались по лестницам на уступ башни, они были в длинных тяжёлых кольчугах и держали над головами большие щиты. Поверх щитов они накинули воловьи шкуры, которыми покрывали весь отряд, точно кровлей. Им почти не нанесли урона ни стрелы, ни камни. Лишь несколько из них упало, остальные лезли дальше.
Добравшись до железных дверей крытого прохода, они загремели по ним топорами. Тщетны были усилия обороняющихся. Лишь изредка им удавалось стрелой или ратищем достичь цели. Раненого или убитого чехи оттаскивали назад, а на его место становился другой. Потоки дёгтя и кипятка они встречали хохотом и продолжали рубить пол и двери.
— Напрасно стараетесь, доблестные паны! — кричали они. — Да побыстрее выливайте кипяток, а то, как доберёмся до вас, так выкупаем в нём всех защитников!
Воевода забеспокоился, однако, собрав в плотные ряды ратников, ждал, пока упадут железные ворота. Они гнулись всё больше и больше, и вот: «трррах!» — рухнули, а по ним с лязгом и громким топотом вбегали в тёмный проход чехи.
Случись это в открытом поле, малоопытные ратники Юрши, наверно, не выдержали бы натиска набившего руку в постоянных войнах и рыцарских турнирах врага. Но в тесном просторе тёмной крытой галереи отступать было некуда, и началась резня, страшная резня в давке, потёмках, жаре, среди пыхтения, хрипения и стонов. Лязг топоров заглушал крики и вопли, вырывавшиеся из натруженных грудей, часто не было места даже размахнуться, и тогда противники противоборств воевали тяжестью собственного тела и лат. Среди толпы, широко расставив ноги, стоял воевода и, вопреки всем усилиям врага, не давал завладеть галереей. Вокруг него выросла гора тел, служившая ему и его ратникам защитой, однако он понимал, что при всей храбрости, отваге и доброй воле мужики не смогут устоять. Тут нужны были воины с душами героев и сердцами диких зверей. И воевода впервые пожалел, что спровадил бояр из замка…
Однако Юрше и в голову не приходило убегать или сдаваться. Если не хватало выдержки у подвластных ему воинов, то она была у него, а бок о бок с ним держались и воины.
«Один шаг назад — и мои герои превратятся в зайцев!» — мелькнула в голове мысль, и воевода, не колеблясь ни минуты, готовился к последней схватке.
«Бог знает, будет ли разгром, я, во всяком случае, его не увижу, — заключил он и, собравшись с силами, снова кидался на всё более и более теснивших его чехов.
Некоторое облегчение принесли вспомогательные отряды Монтовта и Андрийки, но силы русских ратников таяли в сумасшедшей битве быстрей, чем у их опытных противников, у воеводы же не было минуты передышки.
Морок смертельной усталости заволакивал глаза…
То, что ратники воеводы изнемогают, видел и Грицько. Вернувшись от Андрия, он понаблюдал за борьбой издалека. Потом кинулся в галерею, где кипел бой, и сразу выскочил оттуда бледный и перепуганный.
— Ради бога! — зашептал. он Кострубе. — Надо что-то делать, наши не выстоят, и тогда падёт брана и весь нижний замок.
— Да, но что? — горестно всплеснув руками, воскликнул Коструба.
Какую-то секунду Грицько раздумывал.
— Воды они не боятся, смолы тоже… Ага! — крикнул он и хлопнул себя ладонью по лбу. — Коструба, давай соломы. Бегом! — И кинулся по ступеням на третий ярус, где кипятили на очагах дёготь.
— Есть ещё дёготь?
— Есть! — ответили возившиеся у огнища слуги. — Только они, чёрт бы их драл, накрывают себя шкурами, и всё начисто сплывает с них, как с гуся вода.
— Ничего! — крикнул Грицько. — Лей на уступ! Приказ воеводы!
Через минуту явился Коструба и несколько слуг с соломой.
Четыре котла один за другим были вылиты на уступ башни и образовали на прорубленном полу большую лужу. Это не произвело впечатления на чехов, поскольку увеличивалась только жара. Но вот вслед за дёгтем полетели большие охапки горящей соломы, и в тот же миг весь дёготь охватило огнём.
Тщетно старались чехи затоптать его коваными сапогами. Смола горела, быстро нагревая латы и железную обувь. В толпе молчаливых, спокойных бойцов раздались проклятья, крики, быстро перешедшие в рёв и вопли. Стена огня отгородила тех, кто был в галерее, от тех, кто лез ещё по лестницам или шёл по мосту. Балкон опустел вторично. Кинулись было бежать и те, кто оставался в галерее, но никто не отважился ступить в огонь… И тут насели на них русские ратники…
А с третьего яруса тем временем струями лились дёготь и смола, и вскоре огненная река стала переливаться через остатки заборола и охватывать лестницы. Оставшиеся в шопах и на помосте чехи поняли, что спасения для их товарищей уже нет. И ровным шагом, отбросив уже ненужные воловьи шкуры, направились назад в лагерь.
А ратники свели бледного и смертельно усталого воеводу с башни и подали ему чарку мёда. Однако, прежде чем принять её, он вбил свой до рукояти окровавленный рыцарский меч в землю, устремил взор к небу, опустился на колени и предался тихой молитве. Встав, он велел позвать Андрия.
Приступ был отбит.
