кишела людьми, среди них юноша видел не воинов, а слуг, женщин да скоморохов. Совсем мало было литовских ратников, из русских же только Чарторыйские привели несколько сот всадников. Правда, то и дело наезжали бояре, но им быстро надоедало сидеть голодными в сырых шатрах, и они убирались восвояси. Князья, вместо того чтобы явиться со своими ратниками в стан, посылали биричей с письмами выторговывать земли, почести и деньги. Исключая немногих сторонников и князей Чарторыйских, войск у Свидригайла не было.
— А вот и наш орлёнок Юрша! — приветствовал юношу сидящий тут же князь Семён Гольшанский. — Здравствуй, рыцарь!
— Доброго здоровья и да благословит бог вашу великокняжескую милость и вас, милостивый князь! Приношу поклон от воеводы и себя! — сказал Андрийко, передавая послание великому князю.
— Хорошо, молодец! — крикнул Свидригайло. — Вот садись сюда, выпей, а я прочитаю письмо. Это ты его писал, не правда ли?
— Я, ваша милость!
— Ну, коли так, то выпей и читай его сам!
Андрийко с трудом проглотил вино и принялся за чтение. С минуту оба князя молчали, потом Свидригайло хватил кулаком по столу и воскликнул:
— Гляди-ка! Я думал, Юрша просит помощи, а он задумал добить Ягайла! Вот здорово, ха-ха-ха! Что скажешь, Семён?
— Мысль хорошая, бьёт не в бровь, а в глаз! — ответил Гольшанский. — Коли правда, что в стане свирепствует голод, повальные болезни и конский падёж, то со шляхтой можно раз и навсегда разделаться под Луцком.
— Это правда, милостивый князь, — заметил Аидрийко, — потому меня и послал воевода, я смогу провести великокняжеское войско прямо к королевским покоям.
— Войско, войско, а где оно? — спросил, внезапно рассердившись, великий князь. — Острожские торгуются, точно Анзельмус за реликвии, Монтовта нет, Сигизмунд якобы ждёт наказов и чёрт-те почему сидит в Овруче. Наверно, снова за девкой волочится. Тьфу ты! У меня молодая жена осталась в Ошмянах, но я ведь сижу тут. Настоящему мужу приличествует война, а не баба. Вот из-за таких баб и нет войска. Кабы я положился на своих любвеобильных бояр и князей, чёрта с два собрал бы войско. Тьфу, тьфу и ещё раз тьфу! Скоморохов мне вести, что ли? Чёрт!.. К счастью, молдаванские воеводичи, татары и орден меня поддерживают…
Спохватившись, что наговорил лишнего, он умолк. Потом хлебнул вина и обратился к Андрийке:
— Ты сам видел, парень, что войска у меня нет, но я сумею заставить Ягайло отказаться от осады иным способом. А покуда они соберут рать вторично, на них с трёх сторон нападут… Корона примется за татар, молдаван и немцев, а мы тем временем выгоним их из Волыни, Холмщины и Подолии, отберём и все наши волости: Львов, Перемышль и даже Ряшев. А пока что увы…
Глумливая улыбка блуждала по губам князя Семёна. Андрийке показалось, что она относится к нему: «Гляди, дескать, я знаю, что ты думаешь, однако не ты, а я держу в кулаке душу князя!»
— Милостивый князь! — вспыхнув, как маков цвет, заговорил Андрийко. — Позволь и мне сказать слово.
— Ну?
— У нас в замке всего четверо бояр, но две тысячи мужиков…
— Я же послал вам бояр, — прервал его Свидригайло, — но они, как пишет Юрша, не захотели подчиниться и уехали. Так же непослушны, как и здесь.
— Как раз о том я и говорю, ваша милость! — заметил Андрийко. — Наши мужики выполняют приказы без возражений и несут службу наравне с боярами, а порой даже лучше…
— За это я посажу их в Киевщине на боярскую службу! — заявил великодушно Свидригайло. — Но ты расскажи мне, как шла осада!
Андрийко поклонился и принялся рассказывать, что видел и пережил, и закончил напрашивающимся выводом:
— Так почему бы, вашей милости, не велеть собрать в обширных землях вашей державы тысяч с двадцать таких ратников? Татары, молдаване и шляхта жгут и грабят сёла и хутора, а наши ратники мигом прогнали бы врагов до самого Кракова, да и татары с молдаванами не сосали бы нашей крови…
— Пустая болтовни! — перебил его князь Семён. — Тут уже высказывались такие, что думали поднять на шляхту весь парод, а потом эти мужики первые же повернули бы против нас, своих прирождённых господ, и тогда уж не княжить нам на земле наших отцов! Мудро поступил его милость великий князь, что запретил смердам браться за оружие, весьма мудро. Боярин Юрша…
— Я от себя говорю, а не от воеводы! — поспешил предупредить его Андрийко.
— Ах, коли так, — со сладкой улыбкой продолжал Гольшанский, — то меня и не дивит, что в твоей головушке бродят рыцарские бредни, как, скажем, у блаженной памяти боярина Миколы из Рудников. Мысли прекрасные, цель высокая. Свобода для всех людей, евангельская мечта, ну и что! Ни покойный боярин, ни ты, смелый молодец, не знаешь людей, жизни со всей её мерзостью, злобой, ложью. Вчерашние друзья внезапно становятся врагами и тем самым мечом, которым под твоей рукой одержали победу над неприятелем, сегодня рубят голову тебе. Неблагодарная собачья, хамская кровь. Помни это и не обольщай благородной души великого князя фальшивыми картинами несуществующего величия!
«Это дьявол, преграждающий ангелу путь к душе!»— подумал Андрийко, и страшная ярость подкатила клубком к его горлу. Он побелел, как стена, и лишь после минутной паузы нашёл слова для ответа.
— Не я обольщаю душу его величества, великого князя Литвы и Руси! — ответил юноша деланно спокойным голосом. — Не я! Он слишком для того умён и сам знает, что привязывает многих к его особе. Не любовь, не верность, а жажда славы, влияния, земли, деньги…
Даже умеющий себя сдерживать князь Семён вскочил с лавки, а жилы на лбу Свидригайла вздулись от гнева
— …Вы хотите, чтобы великий князь зависел от вас, только от вас, как Яну из Сенна и Викентию Шамотульскому и прочим панам хочется взять в руки Ягайла и задавить боярство и народ. Но моя молодая незрелая голова понимает, что князья — точно весенние льдины на воде, словно бы и покрывают реку, а не перейдёшь! Вертятся — раз туда, раз сюда, куда повернёт их спесь или корыстолюбие. Только народ, простой народ — опора великого князя!..
— Значит, ты, парень, хочешь, чтобы великий князь зависел от холопа, а не от равного ему князя? — спросил насмешливо Гольшанский, делая вид, что всё это его очень потешает.
Но вот Свидригайло поднял руку и сказал:
— Ты, Юрша, взял в толк многое, но забываешь об одном и не знаешь о другом…
Свидригайло поднялся с места.
— Забываешь, что покойному боярину Миколе я запретил поднимать мужиков на бунт. Неужто ты думаешь, что я могу нынче сделать то, от чего отказался вчера? А не знаешь ты о том, что между королём и мной уже подписан мирный договор?..
У Андрийки потемнело в глазах.
— Какой злодей подбил вашу великокняжескую милость на такую глупость?! — закричал юноша не своим голосом, поднимая руки, словно призывая громы и молнии на голову злого советника.
Свидригайло посинел. Казалось, дрожащая от ярости рука схватит тяжёлый серебряный кубок с вином и раскроит юноше голову. Но после томительного минутного молчания опустился на лавку.
— Я обязан тебе жизнью, — сказал он, — теперь мы квиты с тобой, и вот этот человек свидетель. Отныне ты мой боярин, я твой князь!.. Помни это! Помни и не забывай! Ты спрашивал меня, и я отвечал тебе, потому что ты был моим другом. Теперь ты обидел меня, я прощаю тебе, но говорю и повелеваю: ступай прочь от меня! Не тебе быть моим судьёй!
— Князь! Отец! — становясь на колени, взмолился сквозь слёзы Андрийко.
— Прочь! — крикнул Свидригайло.
Опрометью кинулся юноша к двери, выбежал на улицу, вскочил на коня и вскоре уже ехал среди девственного леса, по дороге в Овруч.
