воспитать наших детей вместе, коли один из нас умрёт. Мои сыновья уже взрослые, старший при дворе князя Сигизмунда Кейстутовича, младший — при великом князе Витовте. Твой брат погиб во время заговора против Свидригайла, борясь с угорскими разбойниками, напавшими на убегающего князя. Напрасная смерть, конечно. И всё-таки до сих пор русины возлагают все свои надежды на князя Свидригайла. У меня осталась только четырнадцатилетняя дочь Мартуся, увидишь её в Руде. Твой покойный отец поручил мне тебя, а я пошлю тебя к дяде Михаилу в Луцк. Там ты будешь делать всё, что он скажет, ведь он тоже в нашем союзе. Почему так, а не иначе, узнаешь от него самого, коли он убедится, что тебе можно уже об этом сказать, либо от меня, когда возмужаешь. А ежели погибнет Михайло Юрша и умру я, то тебе обо всём расскажут и сама жизнь, и мои два сына. Ибо они и ты должны выполнить наш завет.
Юноша слушал речи князя с раскрытым ртом, но толком понял лишь то, что отцы задумали что-то большее, неслыханное доселе и ему тоже придётся принимать в этом участие. И сердце затрепетало в молодой груди.
II
Два дня спустя по дорожкам большого сада в Руде прохаживалось двое: Андрийко и небольшого роста кругленькая, румяная, как яблочко, и чёрная, как грач, четырнадцатилетняя девочка. Андрийко был в короткой синей поддёвке, отороченной куньим мехом, в рубахе малинового шелка, с обшитыми золотым галуном широкими, сужавшимися к низу рукавами и в такого же цвета коротких и узких суконных штанах, заправленных в жёлтые до колен сафьяновые сапоги с длинными носами и высокими каблуками. Кунья шапка и дорогой, украшенный кораллами кинжал в ножнах, выглядывавший из-под кафтана, дополняли его наряд. И хотя крой был не русский и не западный, хоть и не пестрел яркими красками, которыми увлекались в тот век, а всё-таки производил на юную подругу глубокое впечатление. И девочка всё время поглядывала то на красивое убранство Андрия, то на свой кожушок и простенькое платьице, что надела на неё няня, и грустно покачивала головой, и тогда её кудри спадали на большие чёрные глаза.
Утро выдалось чудесное, погожее. Золотая. листва покрывала землю толстым ковром, с оголённых веток время от времени на неё падали, сверкая на солнце, точно жемчужины, капли росы. Казалось, тёплое солнышко, прежде чем уйти на далёкий юг, хочет ещё раз ласково оглядеть эту грустную землю теней и холода и улыбнуться ей на прощанье. В его лучах сияли и веселье и грусть, та тяжёлая, глубокая грусть полесской осени, которая, закутавшись в туман, неторопливо шагает по ледяным топям болот, по размокшим мостам и стоячим водам, чтобы в конце концов бесследно утонуть в чёрном сосновом бору.
— Почему ты, Мартуся, нынче такая молчаливая? — спросил Андрийко. — Вчера весь день шутила, щебетала, прыгала, как воробей на жёрдочке, а нынче словно муху проглотила?
— Потому что вчера ты был каким-то таким… своим, как дядя Микола или отец, в обычной шапке и простом кафтане, в таком, каком ходят у нас… А нынче совсем другой… и кафтан, и рубаха, и шапка… точь-в-точь как рассказывала няня…
Мартуся смешалась и умолкла. Андрийко засмеялся, наклонился к девочке и обнял её.
— Расскажи мне, Мартуся, про дядю Миколу и о том, что тебе рассказывала няня.
— Разве ты не. знаешь дяди Миколы? Он живёт недалеко в Рудниках, подле Чернобыля…
— Ну, Чернобыль не близко!
— Всё-таки он очень часто к нам приезжает, ведь дядя, друг Танаса и Олексы.
— А о чём тебе рассказывала няня, почему ты сторонишься меня?
Девочка подняла свои большие чёрные глаза, и её глубокий взгляд встретился со взглядом юноши.
— Она рассказывала… об Иване… царевиче! — вымолвила она после минутного колебания.
— Неужто я на него похож? Чем же?
— Чем не знаю, но очень похож. Мне не раз снился Иван-царевич, и Змий Горыныч, и сестра Ивана, и его суженая царевна, и всегда царевич был точь-в-точь таким, как ты. Может, ты и есть Иван-царевич? В сказке, говорит няня, бывает и правда…
Андрийко засмеялся.
— Не смейся, Андрийко! — воскликнула сердито девочка, — не смейся над сказками среди бела дня, грешно это. Няня говорит, что вся нечисть из сказок существует на самом деле и люто карает всякого, кто над ней насмехается. Сказки рассказывают не для смеха.
— Ну, ну, не сердись, Мартуся! Лучше садись рядышком, вот сюда, на пенёк и расскажи. про Иван а- царевича, но сначала поцелуй меня так, как вчера.
Мартуся живо вскочила на пень, обхватила ручонками шею юноши и, как учила няня, чмокнула его по-детски так, что кругом всё зазвенело и синичка, клевавшая неподалёку кору старой яблони, испуганно вспорхнула и полетела прочь.
— Вот это славно! — сказал Андрийко весело. — А теперь рассказывай.
Мартуся села к нему на колени, обняла, прижалась личиком к щеке и начала рассказывать:
— В некотором царстве, в тридевятом государстве жил-был царь. И были у него сын и дочь. А в соседнем царстве все люди повымерли. И говорит тогда царю его сын Иван-царевич: «Благослови, батюшка, ехать в те пустые земли. Заживу я там на славу. Там всего вдосталь, а людей даст бог!» — «Не отпущу я, сынок, тебя туда», — говорит царь. А царевич ему в ответ. «Не отпустишь, сам уйду!» И ушёл, а с ним и сестра. Отец не пускал, а Иван всё-таки ушёл. Совсем так, как ты, что даже с моим отцом хотел сразиться, правда?
— Да ведь я твоего отца до того и в глаза не видел, — ответил, улыбаясь, Андрий, — а когда узнал, кто он, просил прощения!
— Да, да, да, но ты всё-таки задира и непоседа, как говорит отец.
— Пусть будет так! Рассказывай дальше.
— Ехали Иван-царевич с сестрой не день и не два и, наконец, добрались до избушки на курьих ножках.
— А что такое избушка?
— Такая хатка, — объяснила Мартуся, — стоит на курьих ножках, а в ней живёт Баба Яга. Так рассказывала няня, а она много знает, ведь она откуда-то из-под самой Москвы, где на самом деле теперь сидит великий князь, как царь.
— Ага, и что дальше?
— Баба Яга и говорит: «Здравствуй Иван-царевич, ты что, от дела бежишь или дела ищешь?» А он ей в ответ: «Вот в таком-то царстве вымерли все люди, я там жить собираюсь». Поглядела тогда Баба Яга на них, уткнула нос в потолок, а ноги в уголок — огромная, как видишь, была, и говорит: «Поезжай-ка ты лучше туда один, а сестру оставь! Она тебе много беды причинит!» Иван-царевич только свистнул. Что ему мудрые слова Бабы Яги! Он-де сам с усам. Накормила их Баба Яга, напоила, спать уложила, а на другой день дала им со— баку и синий колобок и сказала: «Ступай туда, куда покатится колобок». Двинулись они за колобком. Вот приводит их колобок к другой избушке на курьих ножках. Но она не стоит, а вертится волчком, никак не войдёшь. Тогда Иван-царевич крикнул: «Избушка, избушка, стань так, как тебя мать поставила!» Избушка стала, входит царевич с сестрою внутрь. На полу лежит другая Баба Яга. Рассказал он ей то же, что и первой, а она и говорит: «Что ж, иди, один только, без сестры, не то она тебе много беды причинит!» Но и на этот раз не послушался Иван-царевич. Упрямый он был. Тогда дала она ему другую собаку и платок и говорит: «Встретится тебе по дороге большая река, махни только платочком, и через реку ляжет мост; перейдёшь реку, махни другим концом платочка, и мост исчезнет. Только гляди, как бы сестра ничего не заметила, не то быть беде». Накормила их Баба Яга, напоила, спать уложила и отпустила ка другой день в дорогу. Куда колобок катится, туда они и едут, И вот подъезжают к широкой-преширокой реке. Сестра и просит: «Братец, отдохнём немного!» Села и не заметила, как Иван-царевич махнул платком. Откуда ни возьмись, мост, царевич и говорит: «Пойдём, сестричка! Бог дал мост, чтобы перейти!» Перешли они мост, а. Иван-царевич украдкой махнул другим концом платка, и моста как не бывало. Так они и добрались в пустолюдье и вскоре зажили на приволье богачами. Однажды, когда царевич поехал на охоту, прилетел к сестре-царевне Змий Горыныч. Ударился оземь и оборотился добрым молодцем — глаз не отведёшь. Тут же
