- Скажите, что-нибудь случилось?
- Да говорю я. - Вашей дочери больше нет в живых.
Я знал, что Винертова перенесет это спокойно. Она чуть меняется в лице - только слегка сдвигает брови. Но тут же овладевает собой и, крепко сжимая спинку стула, садится. Правда, садится с трудом, словно на несколько секунд куда-то девалась ее энергия, но уже видно, что это известие не сломит ее.
Винерт всплескивает руками и кричит:
- Что, что такое? Она умерла?
Я не обращаю на него внимания.
- Пани Винертова, - говорю я, - ее убили. Мы подозреваем в этом ее любовника. Но его до сих пор не удалось задержать и нам не известно, кто он. Вы не могли бы хоть что-то сказать о нем?
Винертова молчит. Ее муж начинает в волнении бегать по комнате.
- Разве Итка нам что-нибудь рассказывала? Мы об этом и сами не имеем никакого представления. Что посеешь, то и пожнешь. Я всегда говорил, что это темная личность!
- Замолчи!
Винерт мгновенно замолкает. Его жена приказывает ему, словно послушному псу.
- Я считала, - говорит она, глядя мне прямо в глаза, - что ей неплохо живется.
- Жаль, - отвечаю я, - что вы так мало ею интересовались. Винертова кладет руки на стол и медленно сжимает их в кулаки. Но продолжает говорить спокойно, даже холодно.
- Знаете… это судьба. Я тут ни при чем. Мой первый муж был человек бесхарактерный, слабый… А потому делал вид, что ищет какой-то смысл в жизни. Это свойственно слабым людям. Но все это просто увертки, обман и эгоизм. И я имела право с ним развестись. Итка любила его больше меня, но суд отдал ее мне. А я была молода, мне хотелось жить. Итка считала отца жертвой, а меня черствой эгоисткой. Но эгоисткой-то была она. Как большинство детей. Я защищала свой дом, свою семью и не собиралась из-за дочери похоронить себя. Пять лет назад умер ее отец. Мы с мужем живем неплохо, и Итка это видела. - Винертова произносит последнюю фразу с вызовом. - Но она с первой минуты возненавидела своего отчима, хоть он и старался быть ей неплохим отцом. Но все было напрасно, они стали смертельными врагами. Она все чаще убегала из дому. К своему отцу, к знакомым. Натерпелись мы с ней. Потом она начала сама зарабатывать, стала самостоятельной, и мы надеялись, что она образумится, поселится отдельно от нас. Ведь сюда она возвращалась неохотно. После работы отправлялась куда-нибудь развлекаться, и знакомые у нее были соответственные. Квартиры она себе не нашла, хотя вроде и искала. Снимать комнату ей не хотелось, да и не каждый пустил бы ее к себе. Я уже не могла с ней ничего поделать. Она мне стала чужой. Она не раз упрекала меня, что я бесчувственная, отравила ей детство. Даже став взрослой, Итка ничего не поняла.
- Но она нам за все отплатила, - прерывает жену Винерт. - Она ходила, задрав нос. Я недавно сказал ей, чтобы она лучше переезжала к тому типу, пока я ее не выкинул отсюда, но она меня оборвала, никуда, мол, она сейчас переезжать не собирается.
- Перестань!
Винерт смолкает, словно внезапно онемев, а Винертова холодно продолжает:
- Она заявила, что уйдет, только не сейчас. У нее был какой-то план. Думаю, это было связано с тем человеком. В чем-то они не поладили. В последнее время ее что-то беспокоило. Мы так и не знаем, кто он. Она никогда не называла его имени.
Винертова встает.
- Пойдемте со мной!
Я молча иду за Винертовой. Она ведет меня через супружескую спальню в небольшую комнату.
- Вот здесь она жила.
Винерт, нахмурившись, следует за нами. Участковый замыкает шествие.
Комната больше похожа на детскую, чем на жилище молодой девушки. На стене в рамке фотография улыбающегося мужчины. Нетрудно угадать, что это отец Итки.
Винертова выдвигает ящик туалетного столика.
- Итка не знает, что у меня второй ключ, - говорит она и вынимает из ящика небольшую коробочку. - Все это лежит здесь уже месяца три. Должно быть, подарочек приготовила для своего кавалера. Ему уж давно пора его получить.
- Вы хотите сказать, что они поссорились?
- Да, - без колебаний говорит Винертова.
Может, это и не так. Но с другой стороны, она - мать, и уж кому, как не ей, почувствовать перемену в настроении своей дочери… Я открываю коробочку. В ней на черном бархате покоится золотая зажигалка. С обеих сторон на блестящей поверхности выбита монограмма - Г. Ф.
Зажигалка явно дорогая. Швейцарского производства. Разумеется, контрабандный товар. Монограмму наверняка сделали позже, уже у нас. Несомненно, это подарок мужчине, чьи инициалы - Г. Ф. Человек этот курит дорогие сигареты, как мы установили во взорванной квартире Романа Галика. Теперь к тем сведениям, которые у нас о нем уже имеются, прибавилась эта монограмма.
- Я следила за ней не из простого любопытства, - оправдывается Винертова, - все же это моя дочь.
- Что еще вам известно, пани Винертова?
Женщина молчит, плотно сжав губы.
- Да говори же! - понукает ее Винерт. - Тебе все равно могут не выплатить, хоть ты и единственная законная наследница.
Винертова бросает грозный взгляд на мужа. Подойдя к фотографии Иткиного отца, она снимает ее со стены и кладет на постель лицом вниз. С обратной стороны фотографии приклеен бумажный карманчик. В него всунуты три сберегательные книжки на разные фамилии и на поручителя, несомненно, фамилии все вымышленные. Общий вклад, разложенный приблизительно на равные части и сделанный года полтора назад, равняется четыремстам семидесяти тысячам крон.
- Почти полмиллиона, - выразительно подчеркиваю я. - Вас это не удивляло?
Винерт, стоя на пороге комнаты, вызывающе покачивается с пятки на носок.
- А что, в наше время все люди должны быть без денег? - произносит он ядовито.
Я отмечаю номера книжек и говорю:
- За сохранность этих книжек вы в ответе. Впрочем, участковый пока останется здесь. Ничего не трогать. Я пришлю людей, которые осмотрят комнату.
Винерт пытается протестовать. Участковый спокойно берет его под локоть и выпроваживает из комнаты. Вслед за ним я прошу выйти и Винертову. Она не противится, только смотрит на меня укоризненным взглядом.
- А что же с ней, - спрашивает она нерешительно, - с моей дочерью?
- Случай довольно сложный, - отвечаю я. - Мы еще сами не все выяснили. Наберитесь терпения.
Больше я не могу тут задерживаться. Монограмма Г. Ф. - серьезная улика, быть может, одна из самых важных.
А в общем, я думаю, что Итка Шеракова была для своей матери тяжелым бременем, которое досталось ей в наследство от первого брака.
Но супруги Винертовы напрасно рассчитывают на оставшиеся после Итки полмиллиона.
Мне нужно срочно ехать в управление. Необходимо послать к Винертам группу из трех человек с надлежащими полномочиями и ознакомить с инициалами Г. Ф. всех принимающих участие в операции.
Действовать надо немедленно. Наступает вечер. Все учреждения закрыты. Это задерживает расследование. Кое-какие сообщения будут поступать даже ночью. Все группы должны выполнить поставленные перед ними задачи еще до рассвета. Расследование близится к концу. Мы окружили врага, и ему не вырваться. Или все-таки это возможно? Пожалуй, разумнее всего - слегка притушить свой оптимизм. Собственно говоря, что, в конце концов, мне известно? Разве я уже схватил за ворот преступника?
Как бы не так! У него по-прежнему развязаны руки. Он чувствует опасность и может найти лазейку, чтобы ускользнуть из расставленной ему сети. Он наверняка уже что-нибудь придумал. Я уверен, что все преступления - от взрыва на железной дороге до убийства Итки Шераковой, включая и те, что еще, видимо, станут нам известны, - дело его рук. Все неопровержимо доказывает, что именно он был душой всей операции. Этот Г. Ф.
