у покойного. Более того, эти ключи он дал Голиану сам. Зачем?
- Но его опыты? Стеглик и его коллега тоже инженеры, специалисты, почему они оба стояли горой за открытие, когда говорили с Сагой? Ведь они сами эти опыты проводили! Понимали дело! Неужели и они клюнули на липу вместе с Голианом?
Солнце садилось, наступил душный июньский вечер. Юноша, загоравший на плоской крыше против их окон, складывал одеяло. Его стройная спортивная фигура четко выделялась на фоне неба.
- Речь могла идти о каких-то других опытах, - сказал Шимчик, все еще не поднимая головы.
- Опыты уже настоящие?
- Конечно.
- А в сейфе - камуфляж?
- Да.
- Для того, чтоб Голиан попался и Бауманн мог его отсюда выжить?
- Так говорит Сага, чтобы очернить Бауманна. Он старика не любит.
- Возможно, у него есть причины, - заметил Лазинский.
Шимчик ушел, еще раз напомнив, что надо дозвониться в Прагу. Лазинский кивнул и пододвинул к себе телефон. Хотелось есть, мучила жажда и одолевало смятение: уж очень уверенно говорил Шимчик. «Ну да ладно, - успокоил он себя, - я ведь тоже уверен в своей правоте» - и, подняв трубку, он набрал нужный номер.
Через час вернувшийся от начальника Шимчик уже не застал Лазинского. На журнальном столике лежала наскоро нацарапанная записка: «Бренч принес телеграмму, она у вас на столе. Я отправил его обратно на почту выяснить, кто звонил по междугородной в Михаляны. С Прагой говорил, подробности при встрече. Если уйдете, оставьте распоряжение».
Капитан скомкал записку, взял телеграмму и несколько раз прочел: «Поздравьте пожалуйста моего имени Верону. У меня нет адреса. Приветом Дезидер Голиан».
Он задумчиво взял бумаги инженера и долго перелистывал, пока нашел несколько строк, написанных от руки, сравнил с телеграммой и кивнул: слова на бланке были написаны нервным почерком взволнованного человека. К тому же этот человек явно спешил. Более спокойно написан адрес: «Иозеф Донат. Братислава. Авион».
Он усмехнулся, вспомнив Сагу. Директор говорил о девочке и о каких-то людях в Авионе, которым он передал посылку. Они живут «на улице, где профсоюзы», «напротив когда-то была «Deutsche Partei». Фамилия начинается вроде бы на «До». Наверное, Донат.
«Навряд ли эта Верона - дочка Донатов, - подумал капитан, - в позапрошлом ей было одиннадцать, сейчас тринадцать… Тринадцатилетние девочки не меняют адреса, они живут дома, с родными. Значит, это другая Верона, постарше, если только…» Капитан опять усмехнулся. Днем в Михаляны звонила женщина. Скорее всего, с переговорного пункта, голову на отсечение, что Бренчу не удастся выяснить… Усмешка сошла с лица, Шимчик набрал номер коммутатора.
- Братислава занята, - ответила телефонистка, - подождите, товарищ капитан.
- Долго?
- Не знаю, потерпите несколько минут.
- Пошлите мне кого-нибудь, кто в совершенстве владеет немецким, - распорядился Шимчик, повесил трубку и достал газеты.
«Фольксштимме» он отложил и принялся за объявления в «Праце».
9
В эспрессо напротив желтого дома воздуха практически не было - посетители дышали пивными парами и дымом. Лазинский скорее угадал, чем разглядел официантку, направился к ней и показал документы Голиана с фотографией.
- Я его знаю, - сразу же подтвердила та, - он сегодня днем у нас был. Заходит частенько, но все больше по вечерам - выпить, закусить.
- А сегодня?
- Бутылка пива и граммов пятьдесят крепкого. После вчерашнего. Вчера поддал основательно.
Это было уже ново.
- Когда? - спросил Лазинский.
- Что-то между семью и восемью.
- Один?
Официантка кивнула и на минутку отошла. Она получила деньги и отдернула колено от чьей-то волосатой руки. Когда женщина вернулась, Лазинский продолжил:
- Сколько времени он у вас пробыл?
- Несколько минут, потом пожал тому, другому, руку и ушел.
- Кому это «другому»? - понизил голос Лазинский.
- Что?
Он повторил вопрос громче.
- Я его не знаю, такой неприметный. Пришел следом за инженером и подсел к нему.
- У вас было полно?
- Не очень, - сказала официантка. - Несколько столиков всегда свободны. У нас ведь не обедают.
- Эти двое разговаривали между собой?
- Я не обратила внимания, но, кажется, да. Ведь они потом прощались.
- Как выглядел тот, другой человек?
- Говорю же вам - никак. Одет прилично. Лет тридцать - тридцать пять, не курил… Когда пан инженер ушел, он ждал и читал…
- Кого ждал?
- Сардельки ждал. Заказал содовую и сардельки с хреном.
- А что читал?
- Уже не помню, но только не газету.
- Какие-нибудь бумаги? - Лазинский почувствовал, как у него колотится в горле ком.
- Ах, - ответила она беззаботно, - что же еще можно читать?
- Еще существуют книги, - поучал Лазинский, не спуская с нее глаз.
- Нет, не книгу.
- Значит, бумаги, - сказал Лазинский удовлетворенно. - Вы не знаете, случайно, откуда он их взял?
Официантка ответила, что, кажется, из папки.
- Вы что, видели, как он вынимал из папки бумаги?
- Нет, но он их потом туда вкладывал, когда я принесла ему сардельки с хреном.
- Это были сложенные листы бумаги? Как письма? Она ответила, что не знает.
- Но вы видели, как он их клал в папку?
- Да.
- Попробуйте припомнить, не давал ли ему эти бумаги пан инженер? - строго сказал Лазинский.
- Нет, не давал.
- Вы знаете это точно или просто не видели, что он ему что-нибудь передавал?
- Не видела, что передавал.
- А портфель у него с собой был?
- У кого? У этого второго?
- Да.
- Был, - ответила официантка и крикнула кому-то: - Сейчас иду!
- А у инженера? У него ничего с собой не было?
- Портфеля, кажется, не было, - припоминала она. - Нет, конечно, никакого портфеля, только папка. Такая с бумагой, с листами бумаги, может быть, он собрался кому-то писать, но не писал, потому что пришел этот второй. Тогда он эту папку положил на стул. Туда. - Она показала на столик в углу.
- А куда положил портфель тот, другой? Тоже на стул?
- Не помню, но возможно.
- На тот же самый стул? - Ком в горле колотился все сильнее. Лазинский говорил с таким трудом, что официантка рассмеялась:
- Боже, как у вас в горле-то пересохло.
- От дыма, - отмахнулся Лазинский и еще раз спросил, на какой стул.
- Кажется, на тот же самый, - все смеялась она. - Нет, правда, не припомню.
Лазинский, кивнув головой, поинтересовался:
- Он грассировал, когда заказывал сосиски с хреном?
