Лазинский молча переминался с ноги на ногу. С его лица сползло привычно насмешливое выражение.
- Согласен, - выдавил он, - посидим за бутылочкой вина. Разрешите идти, товарищ капитан?
- Добро, за бутылочкой вина. Я - за!
- Но, увы, врач запретил вам пить!
Шимчик поднялся. Лазинский со своим обычным выражением насмешливого превосходства захлопнул за собой дверь.
Капитан Шимчик сосчитал до пяти. И еще раз до пяти. Потом встал, затворил окно и так и остался стоять, глубоко вздыхая и стараясь стряхнуть с себя раздражение.
- Черт знает что, - думал он, - хотя мы друг друга стоим. Какое высокомерие! Когда он говорил об эспрессо, то даже не скрывал, что считает меня глупцом… Но только рано радуешься! Шнирке в Михалянах не был и никогда не будет. Шнирке - мыльный пузырь, который выпустили в Мюнхене или где-то там, чтоб мы поверили и погнались за ним. А пузырь лопнет, как только настоящий агент выйдет на сцену. Если только я не ошибаюсь, а я не могу ошибиться! Лазинский, Лазинский, в твоей версии есть несколько разумных доводов - они возникли у нас обоих, хотя и на разных основаниях. Они-то и свидетельствуют о том, что я взял верный след.
Шимчик отошел от окна. На письменном столе его ждала австрийская газета, в ней страница с переводом рубрики объявлений. Он сидел над ними более получаса, но напрасно. Объявления как объявления, ни одно из них не перекликалось с подчеркнутым предложением газеты «Праца» предоставить работу опытному инженеру-химику. В австрийской не было даже малейшего упоминания о чем-либо подобном. Ничто не указывало ни на аналогию, ни на шифр. Но капитан Шимчик упрямо искал. Голиан не шутки ради задумал подать заявление об уходе. «В этом должно что-то быть», - говорил себе Шимчик. Садился и снова изучал «Працу», отхлебывая остывший кофе. Мелкие буквы молчали, исчезали, а с ними исчезали и последние вспышки раздражения против Лазинского… «Нет, нету у меня ненависти, да и у него тоже, это недоразумение, просто у обоих горячие головы. Два петуха на одном дворе, я постарше, он получил повышение на год раньше, он попроворней, а я медлительный дед…»
Шимчик улыбнулся и зажег свет. В пепельницу полетела еще одна спичка. Из тонкой сигареты вился прозрачный дымок. Радио на площади смолкло.
10
Казалось, директор Сага рад визиту Лазинского. Он пригласил его в просторную угловую комнату, затворил балконную дверь и зажег свет. Сел напротив в кресло с пестрой обивкой, предложил водки и зоборского вина, а когда Лазинский отказался, заговорил:
- Я только что собрался звонить вам. Насчет хлорэтана. Выяснял у множества сотрудников. Мы его не применяем и на складе не держим. Скажите товарищу капитану, когда его увидите. И еще - но только это вопрос деликатный - похороны: венки, речи от руководства заводом, от профсоюза… Не только над могилой, но и у нас… Ведь Голиан когда-то бежал за границу, да и сейчас… Кража формулы и прочее…
- Вы сами должны решать, нас это не касается, - ответил Лазинский.
- Даже если Голиана убили?
- Кто вам это сказал? - заерзал в кресле Лазинский.
- Его сестра. Я там был час назад, ходил выразить соболезнование.
- Она говорила, что это убийство?
Сага кивнул.
- А что еще?
- Больше ничего, плакала только. Я ее понимаю, она одинока - у нее никого нет, для замужества стара. Она жила только для брата. Это была необыкновенно трогательная любовь, прямо из другого века. Сейчас между родственниками отношения иные.
- Скажите, а Голиан так же хорошо относился к сестре?
- Не столь явно проявлял свои чувства, но мне казался очень внимательным, каким-то домашним. Летние воскресенья любил проводить у себя в саду…
- А она?
- И она тоже. В хорошую погоду - всегда с книгой или за работой.
- Вчера вечером она беспокоилась, что брат долго не возвращается?
- Конечно. Вставала, подходила к окну, прислушивалась.
- Вы говорили о нем?
- Ничего конкретного, только почему его нет и где он может быть в такой поздний час.
- Сестра не обмолвилась, что он может быть у Бачовой?
- У дантистки? Нет, вероятно, не думала, что я о ней знаю.
- А про его бывшую жену не упоминала?
- Анна ее терпеть не могла, - ответил директор. - Голиан мне как-то намекнул, и я знал, что тут надо быть осторожным. Он - правда, намеками - давал понять, чтоб о ней я не говорил при сестре.
- Она не дала вам понять, что его бывшая жена собирается вернуться?
- Кто? Его жена?! К нему?!
Лазинский отметил про себя искреннее удивление директора и перевел разговор на другое. Поинтересовался, хорошим ли специалистом был инженер Голиан.
- Но только честно, забудьте, что он мертв, говорите, как о живом.
Директор, не колеблясь, твердо заявил:
- Отличный!
- Инициативный?
- Не сказал бы, но безукоризненно аккуратный и добросовестный. На него можно было положиться. Голиан не выносил халтуры, не подгонял работу под сроки…
- Имел отношение к исследовательской работе?
- Нет, я распорядился, чтоб не имел. Поймите, после его побега… Он занимался производством. Эта несчастная история с Бауманном - исключение, и я думал уже об этом и могу объяснить не только тем, что Бауманн выхватил из работы Голиана рациональное зерно. Когда ваши предложили взять Голиана к нам на завод, большинство из руководства были против, а особенно Бауманн.
- Почему же?
- Это были, собственно, доводы чисто эмоциональные: у Бауманна во время войны погибла вся семья, а Голиан от нас бежал в Германию…
- Но позже Бауманн с Голианом сработались? Как это объяснить?
- Трудно сказать. Голиан о его антипатии не знал. Что касается Бауманна, тут, видно, сыграла роль его объективность, он ценит способных, знающих свое дело людей.
- Что, Бауманн крепко выпивает? - Лазинский вспомнил, встречу в привокзальном ресторане, отвратительный запах пригоревшего гуляша, пыльные искусственные цветы в пятикроновых вазах.
- Говорят. Но я сомневаюсь, не станет он на свои пить. Скуп, как черт. Скорее всего, сплетни.
- А что там у него было с кооперативной квартирой? Отказался?
- Да. - Сага ухмыльнулся. - Сказал, что у него денег нет и если завод хочет, то может за него выплатить пай. Тогда он с удовольствием в эту квартиру въедет.
Лазинский улыбнулся. Очень кстати, что разговор зашел о квартирах. «Еще несколько вопросов, - подумал он, - и я смогу уйти, еще застану Шимчика за беседой с Прагой», - и он перешел к Голиану:
- А ему вы не предлагали кооперативную квартиру?
- Не помню, - поперхнулся директор. - Возможно. Надо выяснить, но весьма вероятно, что нет.
- Почему же? Он тогда уже занимал эту?
- Нет, это было раньше. Сюда, к нам, он переехал много позднее.
- И в самом деле без вашего содействия?
- Я уже Шимчику говорил, - нервно отрезал Сага. - Со стороны нашего предприятия это была помощь чисто формальная. Он сам нашел эту квартиру, сам договорился, горсовет разрешил обмен - если не ошибаюсь, это был обмен. Да, - продолжал он, помолчав, - вспоминаю, обмен.
Он нагнулся и зажег сигарету. Выпустил дым и отбросил спичку, она упала на самый край пепельницы. «Еще полсантиметра, - подумал Лазинский, - и спичка оказалась бы на столе, даже не на столе, а на вязаной чистенькой салфеточке, я такие не выношу, я вообще не выношу скатерки, салфеточки и подобную муру. Здесь всего полно, на стенах - грамоты, самая большая с Орденом Труда и подписью Запотоцкого, под ней - черный сервант с четырьмя статуэтками: шахтер, леопард, нагая девушка с собачкой, на мраморной подставке - бронзовый трактор. И каждая - на овальной салфеточке!»
- Обмен? - переспросил капитан. - Не на сестрину же подвальную дыру!
- Обмен чисто формальный, - уточнил директор. - Люди между собой договариваются, один переедет, а другой уедет совсем. Бывший владелец вышел на пенсию и отправился к родным в Чехию.
- Как его фамилия? Не помните?
Сага как будто колебался.
- Почему же? Помню. Ульрих, преподавал в ФЗУ математику и еще два предмета, только не припомню, какие. Он здесь жил еще во время войны. Потом
