известен трагический конец его княжения, связанный с незаконными поборами в земле Древлян.
Два разных источника рассказывают о сборе дани во времена Игоря: один из них — сочинение византийского императора Константина VII Багрянородного, современника Игоря, а другой — русская летопись, составленная полвека спустя, вероятно, по местным древлянским преданиям.
Константин Багрянородный, любитель науки и литературы, написал большое сочинение 'О народах', в котором излагал свои взгляды на внешнюю политику Византии, описывал соседние народы, особенности их быта и те хитроумные приемы, при помощи которых можно склонить их к покорности.
Одна из глав трактата Константина специально посвящена русам; написана она около 949 г., но ее источники могут относиться к более раннему времени. Сведения о Руси есть и в других главах. Император писал небрежно (современники упрекали его в пристрастии к вину) и часто путал хронологию, географию, имена, родственные отношения, языки и наименования народен, но, несмотря на это, его записи представляют большой интерес.
О руссах,
приезжающих из России
на кораблях-'однодревках'
в Константинополь
'...Зимний и суровый образ жизни этих самых рус сов таков: когда наступит ноябрь месяц, князья их тот час выходят со всеми руссами из Киева и отправляются в 'полюдье', т.е. круговой объезд и именно в славянские земли Древлян, Дреговичей, Кривичей, Северян иостальных славян, платящих дань руссам. Прокармливаясь там в течение целой зимы, они в апреле месяце когда растает лед на Днепре, снова возвращаются в Киев, собирают и оснащают свои корабли и отправляются в Византию...'.
Кроме описания внутренней жизни Руси и c6opа дани самой княжеской дружиной, Константин дает интереснейшую картину пути в Царьград.
'Корабли-однодревки (т. е. имеющие киль из одного дерева.—Б. Р.), приходящие в Константинополь и внешней Руси, идут из Новгорода, в котором сидел Святослав, сын русского князя Игоря, а также из крепости Смоленска, из Любеча, Чернигова и Вышеграда. Все они спускаются по реке Днепру и собираются в Киевской крепости, называемой 'Самвата' (?). Данники pyссов — славяне, называемые Кривичами, Полочанами (?) и прочие славяне рубят однодревки в своих горах в зимнюю пору и, обработав их, с открытием навигации, когда растает лед, вводят в ближние озера.
Затем, так как озеpa впадают в Днепр, то оттуда и сами входят в ту же pеку, приходят в Киев, вытаскивают ладьи на берег для оснастки и продают руссам... В июне месяце, двинувшись по реке Днепру, они (русы) спускаются в Витечев, крепость, подвластную Руси. Подождав там 2-3 дня, пока подойдут все ладьи они двигаются в путь и спускаются по названной peке Днепру'.
Константин Багрянородный, как и безымянный персидский автор, делит Русь на внешнюю и внутреннюю. Далекий Новгород и земли данников Руси — это внешняя Русь.
Ко внутренней Руси нужно отнести те области вокруг Киева, где князь сам собирал полюдье. А эти области очень близки к той первоначальной Руси, которую рисовал Нестор (Древляне, Дреговичи, Северяне). К этому списку император добавил Кривичей, влившихся к тому времени в состав Руси.
Любеч на Днепре был своего рода северными ворогами внутренней Руси, а ее южными воротами был Витечев, важная стратегическая база у брода через Днепр.
Археологические раскопки в Любече и Витечеве открыли много интересных памятников VIII—XII вв., подтвердив важное значение этих пунктов. В Витечеве, например, внутри дубовой крепости Х в. на высоком холме обнаружена сигнальная башня, огонь которой должен был предупреждать Киев о появлении печенежской опасности.
Далее Константин описывает опасный переход через днепровские пороги, названия которых он дает в болгарском, 'славянском', варианте и в 'русском' (который записан, однако, со слов какого-то варяга или литовца, сильно исказившего киево-русскую терминологию). Семь раз приходилось русам высаживать людей на берег и шестами проталкивать ладьи через каменистые стремнины. При этом все время нужно было остерегаться печенегов, подстерегавших русские караваны. Особенно тяжел был Ненасытецкий порог, где приходилось выгружать все товары и даже самые ладьи перетаскивать волоком по земле. Опасна была и 'Крарийская переправа', древний брод около Кичкаса, которым пользовались греческие купцы, ездившие на Русь:
'Эта переправа шириною приблизительно равна ипподрому, а вышиною такова, что стрела долетает с одной стороны на другую. Поэтому печенеги приходят и на это место и нападают на руссов. Пройдя это место, руссы достигают острова святого Григория (остров Хортица) и на этом острове совершают свои жертвоприношения, так как там растет огромный дуб. Они приносят в жертву живых петухов, кругом втыкают стрелы, а иные приносят куски хлеба, мясо и что имеет каждый, как требует их обычай. Насчет петухов они бросают жребий — зарезать ли их в жертву, или съесть, или пустить живыми.
От этого острова руссы уже не боятся печенегов... Они плывут около 4 дней, пока не достигнут лимана, составляющего устье реки (Днепра); в нем есть остров святого Эферия (Березань), где они отдыхают два-три дня и заново оснащают ладьи привезенными с собой мачтами и парусами'.
Константин описывает дальнейший морской путь вдоль западного побережья Черного моря, называемого некоторыми авторами 'Русским морем'.
От Березани до Белгорода на Днестре и до Дуная идут русские караваны ладей и все время, 'пока они не минуют Седины, рукава Дуная, по берегу за ними скачут печенеги'. Так, идя от Дуная, заходя в Констанцию, Варну и Месемврию, русы достигают своей цели — Царьграда, где у них есть свое подворье в одном из монастырей.
Привезенные меха, мед, воск и рабы продаются на торжищах 'второго Рима', а затем, пробыв месяц- другой в Константинополе и закупив шелк, золото и серебро, оружие и утварь, русы двигались в обратный путь, чтобы к осени, к сбору урожая, снова быть готовыми к длительным выездам из Киева в полюдье.
Стремление русской знати к внешней торговле, далекие опасные путешествия, упорная борьба за пути на Восток и в Византию объясняются характерным для раннефеодальных государств желанием реализовать прибавочный продукт в наиболее развитых странах с высоким уровнем ремесла и тем самым как бы вовлечь их в свой экономический процесс. Обращение русского боярства IX—Х вв. к своим местным полянским или северянским ремесленникам не могло бы дать такого эффекта, как обращение к мировому рынку Царьграда, на который работали лучшие мастера старинных городов Европы и Ближнего Востока.
Развитие местных производительных сил Руси в тогдашних конкретных исторических условиях выражалось , не только непосредственно в росте урожайности и ремесленной продукции, но и в организации сложных и далеких походов, требовавших вооружения, снаряжения флота, накопления продовольственных запасов и создания значительного фонда ходовых товаров.
Снаряженные Киевским государством торгово-военные экспедиции пробивались через степи, занятые 40 печенежскими племенами, преодолевали пороги, отбивались от кочевников в Причерноморье, по пути возносили благодарственные молитвы своим языческим богам, а в Византии своим грозным видом заставляли власти предоставлять русам торговые льготы. В результате, русский продукт — меха, мед и воск, — собранный в полюдье, не отягощал княжеских амбаров, не лежал бесполезным запасом, а превращался в процессе торговли в изделия самых совершенных мастерских мира — в оружие, дорогую утварь и украшения. Это, конечно, способствовало ускорению исторического процесса, сильно увеличивало материальные богатства русских князей и бояр, тем самым увеличивая дистанцию между ними и простыми смердами.
* * *
Острые конфликты между княжеско-боярской верхушкой и массой населения обозначились уже к середине Х в.
Рассказ императора Константина о поездках князей в полюдье хорошо дополняется повествованием летописи о современнике Константина великом князе киевском Игоре.
Князю Игорю пришлось воевать с печенегами, обитавшими в это время (915—920 гг.) в степях вплоть до Дуная.
