походу Эйльли неизвестно за чем, поскольку аллогичность существования показана мне под любым предлогом? Во-вторых, где находятся самые вкусные на свете пирожки?
– Это военная тайна! – сказала Эйльли поспешно, увидев чуть повеселевшие при упоминании о пирожках глаза Аморфа и проявившийся облизывающийся рот. И спохватилась: – Ой, а правда, Шапочка, где же наши пирожки для бабушки?
– В корзинке! – сказала Красная Шапочка, любуясь ладно пристёгнутым всё-таки ей Эйльли напульсником и гладя его по блаженно прижатым датчикам. И подняла глаза на безмолвно взирающих на неё Эйльли и Страшилу, не видевших никакой корзинки: – Ну как же вы не понимаете! Все мамочкины пирожки будут лежать в корзинке. А корзинку мне принесёт ворон Варлей, когда я почти приду к бабушке. А иначе пирожки точно остыли бы, потому что мне долго же было идти, если считать от самого начала! Теперь поняли?
– Поняли! – сказала Эйльли. – Мамочкин ты пирожок…
– Нет! – обернулась она к Аморфу. – Ваша теория пройдена! Отрицание отрицания не ведёт к возникновению позитивистски настроенного мировоззрения! Алогичность нуждается в логике и более того – они немыслимы обе друг без друга! Аморф находит цель своих устремлений, и мы отправляемся в путь все вместе…
– Не совсем согласен, но возражения не считаю уместными, – заметил Аморф. – Цель – в поиске... Цель зафиксирована! Рядом летящими как-то замечено, что мне не хватает мозгов. Итак, я иду к этому вашему волшебнику за мозгами. Раз уж ничто в мире быть не может доказано – пусть хоть он мне вставит мозги!
И они пошли дальше по дороге из жёлтых кирпичиков вместе. К вечеру они снова оказались в лесу среди косматых яблоне-елей, росших среди апельсиновых кустарников. Стало темнеть. Эйльли включила ночной режим видения в инфоинсайдере. Страшила-Аморф вообще редко пользовался зрением, как, впрочем, также слухом и обонянием: он отдавал предпочтение осязанию и прекрасно чувствовал этот мир сразу всем собой. При этом спотыкался и падал он одинаково успешно как днём так и ночью, не испытывая от этого абсолютно никакого дискомфорта. Только Красная Шапочка всё хуже видела в сгущающихся сумерках. Вдобавок она сильно устала, и на пути её стали встречаться какие-то необходимые кочки, которые старались подвернуться под ноги и запутать их. Эйльли этого долго не вынесла и взяла Красную Шапочку на руки.
– Ты что! Меня нельзя на руки! Я же уже большая! – сказала Красная Шапочка и обняла Эйльли за шею.
– Странно! – подумала Эйльли вслух. – А вчера была маленькая!
– Курс семнадцать-пять-семь! – вспыхнул всеми дежурными экранами напульсник на ручке Красной Шапочке.
Эйльли взглянула на него укоризненно, Красная Шапочка улыбнулась, а Страшила-Аморф остановился и, повращав головой, сказал:
– Верно! Семнадцать-пять-семь правее захода. Пустующий, пригодный для длительной стоянки объект системы «Избушка».
Маленький лесной домик приютил их на всю ночь. Эйльли зажгла найденную керосиновую лампу и постелила постель из тёплых похрустывающих сухих листьев на высоком то ли топчане, то ли столе. Забравшись сама, она затащила на себя и Красную Шапочку.
– Засыпай так! Я покачаю тебя немножко…
Эйльли поманила Страшилу-Аморфа и что-то шепнула ему в возникшее полупрозрачное ухо. Страшила кивнул ухом и подошёл к Эйльли со стороны её разведённых ему навстречу ног. Сконцентрировавшись на основном органе своего осязания, он превратил часть себя в прозрачный довольно плотный сгусток энергии, который и ввёл Эйльли в раскрывающийся горячий зев влагалища. Эйльли тихонько охнула и Красная Шапочка вздрогнула у неё на плече: «Ты что? Боишься? А чего?». «Ничего-ничего, засыпай, мой цветочек…», прошептала Эйльли, целуя её в плечико. Страшила стал медленно и равномерно вводить и выводить член энергии. Эйльли закачалась на постели из осенних листьев колыбелькой. Красная Шапочка закрыла глаза. Эйльли сладко стонала про себя от находящих и отступающих волнами небесных ощущений. Паучок-семиглазка спустился с потолка и с интересом наблюдал, как что-то невидимо, но упруго раздвигает своды живой прекрасной раковины. Красная Шапочка, приникнув губками к шее Эйльли, видела седьмые сны уже, когда Эйльли неслышно и исполнено разрядилась в третий раз и, удовлетворённая полностью, уснула. А Страшила-Аморф, игравший роль искусного партнёра чуть ли не с высочайшим профессионализмом, но исключительно на альтруистических началах, без капли страсти в самом себе, застыл на одной ноге, в позиции, которой окончилось убаюкивающее сношение и провёл так всю ночь…
Под утро странно-тревожащий сон приснился Эйльли. Ей казалось, что она лежит на облаке, а превратившаяся в красивую бабочку Красная Шапочка сидит у неё на левом соске и крыльями щекочет подмышки. Прилетевшая же местная пушистая птица с повадками доброго фаллоса настойчиво пытается устроиться ей между ног. Почувствовав, что просыпается, Эйльли с наслаждением потянулась и совсем уже неожиданно для себя чуть задохнулась в лёгком стремительном оргазме. Открыв глаза, она обнаружила насколько недалеко ушла реальность от сна: Красная Шапочка нежно целовалась с соском её левой груди, одновременно гладя шелковистый пушок её подмышек, а Страшила-Аморф стоял в том же положении, в каком Эйльли запомнила его засыпая, при этом член его соответственно также не уменьшился ни на дюйм и Эйльли, просыпаясь, кончила, просто пошевелившись и чуть поднатянувшись собой на эту толстую энергетическую дубину...
– Доброе Утро, ласковая бабочка! – сказала Эйльли Красной Шапочке, пытаясь стянуть теперь себя с единицы тугой энергии. Наконец ей это с лёгким хлопком удалось: – Ох! Вы определённо гениальны и невыносимы, Аморф, в своей милейшей непосредственности!
– О, простите! – Страшила-Аморф очнулся и страшно сконфузился. – Я совсем забылся вчера. Мне пришла в голову прекрасная теорема Бертольда-Дарца и я буквально замер ею нечаянно поражённый! Кх-м! Видимо действительно не помешало бы заиметь хоть немного мозгов, ещё раз прошу прощения…
Красная Шапочка только хихикнула над ними обоими. Ей всё больше нравился этот добрый мягкий Страшила, который говорил непонятные слова, любил мамины пирожки и старался всем вокруг помочь. А Эйльли ей нравилась всегда.
Они оставили прибранную за собой хижину и углубились уже в лес, но совсем немного, когда невдалеке послышался скрежет и стон.
«Коррозия металла. Точка вне движения – четыре, два, два и пять!», чутко среагировал инфокодер, который вообще с тех пор, как Эйльли отдала его Красной Шапочке, стал вести себя настолько правдиво и своевременно, что Эйльли уже несколько раз с подозрением поглядывала на него: не затевает ли?..
– Посмотрим, что там такое, – сказала Эйльли, сворачивая в означенном направлении.
За ней пошли Красная Шапочка и Страшила, которого Красная Шапочка учила держать её за руку, «чтоб не потерялась». Через несколько десятков шагов Эйльли замерла.
– …Я обещала тебе рассказать про киберов! Кибер выглядит так… – сказала Эйльли тоном ментор- преподавательницы сексологии в старших классах школы XX века, стоя перед внезапно возникшим среди зелёной листвы железным человеком с занесённым вверх топором.
– Как? – Красная Шапочка с любопытством пробиралась сквозь норовящие её погладить кусты нежень-жимолости в сопровождении старающегося уберечь её Страшилы.
– Ой! – вскрикнула она, увидев железного человека с топором, и осторожно приблизилась к киберу: – Эйльли, а чего это он с топором?
– Не знаю. Лесоруб, наверное, – предположила Эйльли. – Модификация древняя, но судя по контрольным датчикам ещё вполне жизнеспособная. Аморф, ты не видишь, что с ним?
– Окисление внешних проводников по всему защитному контуру! По-моему его просто надо протереть активизатором. Но в этом лесу вряд ли водится активизатор…
«Активизатор ионно-обменных систем Б-13 дробь 2. Местонахождение: дальний правый угол объекта “Избушка”», доложил инфокодер. Через полчаса кибер посверкивал на солнышке металлоидными платами как новенький, активный состав восстановил и запустил заново все повреждённые системы.
– Представитель свободно-мыслящих систем, материал – металл в четырёх состояниях,
