Это после того уже было. После того как он проснулся утром и обнаружил, что за окном нету солнца. Он подумал ещё «как же так?». И в совершенной растерянности пошукал ещё по карманам. Но полосатая мягкая пижама не отозвалась наполненностью карманов и души на его всплеск безвыходного отчаяния. Так рушатся миры.
Нет, нет, ничего, просто надо было понять. Понять теперь и главное окончательно выложить себе, что за окном не бывает царства. Царства или там ещё чего. Это всё выдумки пригодные лишь для детей прячущихся от реальности под кроватью. А за окном… За окном не бывает ничего того, что бывает у него за окном. За окном может быть только окно. Серое. Безнадёжное. Но настоящее и выверенное вполне.
Он посмотрел на потолок и вздохнул. Потолка тоже не было. Вверху теперь тоже было серое окно и под ногами окно и на стене и на соседней стене и даже там, где на стене до этого была – дверь. «Как же доктор теперь войдёт», подумал он и хотел усмехнуться про себя всё-таки хоть какой-то неправильности этого правильного теперь насквозь мира. Но он не усмехнулся, а поглотал немножко сразу усмешку свою, потому что понял, что доктор – войдёт. Здесь не бывает невыверенности. Тогда он полез под кровать… и… там… уже… одичало и очень больно … завыл….
- Этого больше не будет, - сказал ему доктор и не совсем понятно было разве рад ведь теперь доктор результатам положенных своих трудов. У него в глазах за очками блестела глубокая глубокая тоска…
И он оказывается вовсе не выл, а сидел примерно теперь на кроватке и дожидался аккуратно прихода доктора. И все окна в порядке и двери и потолок. И вообще. У него отнято было право на сумасшествие.
Как сказал доктор «теперь всё будет трезво». И из двух собеседников не обрадовалось этому кажется ни одного. Но он был не согласен. Он не желал терять нянечку, которая называла его «лисапед».
Встав на край кровати он пытался неправильно себя вести. Забравшись на подоконник он пытался сброситься вниз. Смотря дерзче не бывает прямо в глаза небу он пытался ненавидеть и разорвать собой серое навсегда небо. Но всё оказалось проще и податливее. Оказалось он лишь поёрзал немножко на краешке кровати. Оказалось он просто открыл шторы и поливал в горшочке цветок. Оказалось просто он не ненавидел, а просто смотрел как всегда в привычно серое небо. Больше не было наверное какой-то внутренней в нём возможности быть безумным.
- Я что-то забыл, доктор…, - пожаловался он только, но доктор ответил ему «ничего… ничего…».
Комната это такой кубик внутри которого ничего нет кроме тебя. Мир это такой шарик внутри которого ничего нет кроме тебя. Он чуть не захлёбывался от навалившейся новой тоски. К этому миру не просто оказывается было привыкать. Он подходил к зеркалу в коридоре этого дома с серыми оказывается стенами, а совсем не с окнами серыми вместо стен. И в зеркале тоже был он и больше никого. От этого вообще становилось жутко и он перестал смотреть в зеркало. Тогда зеркалом стали двери. За каждой дверью, он открывал их тысячи, был только он, искажённый различной степени тяжести помехами .
- Доктор, что же это? – спросил он тогда, но доктор ушёл. Он обнаружил это одним то ли утро то ли вечером – здесь трудно было отличать. Он заметил, что доктора нет больше и не будет. Он не знал даже то ли доктор не выдержал сам результатов излечившего его курса, или может доктор и был только глубоко внутри его, а как выздоровел, так зачем же доктор. И доктор ушёл.
Он стал оставлять двери открытыми. Чтобы не удивлять себя самого их открыванием и отсутствием за ними чего хоть нибудь. Нет, нет, люди были. И вещи и предметы были. В той или иной степени лишь отражавшие только его самого… Лучше бы он не находил бы ума.
Ну нашёл, так нашёл, переступил через себя, скрюченного на пороге и пошёл из серой палаты и серого дома в серый измученный сам собою мир.
Он шёл по тому коридору и глазами не нащупывал ещё ничего по старой своей сумасшедшей привычке, но все знали уже, что он нормальный теперь не просто не переживали, а даже радовались, что вот мол и всё. Он поэтому тоже хотел было радоваться. Но видимо тоже по старой своей сумасшедшей привычке. Потому что как-то не радовалось. Больше. Шёл и шёл.
Он только в конце потом коридорчика заметил потом на пороге старенький такой – половичок. И вспомнил, что забыл полить цветок в горшочке на окне.
Цветок в горшочке на окне разрешалось поливать даже в этом почти потерянном совсем мире и поэтому он решил вернуться.
- Пойду цветочек полью, - объяснил он собравшемуся и бывшему миру. И пошёл. Мир насторожился конечно немножко, но это было ничего – поливать цветок в горшочке – и поэтому в целом мир не
