– Ну уж скорее наоборот!.. – Марина застряла в какой-то полураковой позиции, стараясь поправить сбившуюся под неё простыню, и ей было почти не до смеха. – Ты бы, лапонька моя нежная, лучше лизнула б разок у меня молока от Михалыча, а то вся протеку на постель опять! Отлижи, а, Наташ?
– А можно я? – Ийечка снизу обернулась к высоко задранному Марининому заду.
– Ийечка, солнышко моё бесподобное! – Марина обернулась навстречу из-за своей задницы, позабыв о простыне. – Нельзя ни в коем случае: я же говорю – всё было совсем наоборот! Ты ещё маленькая! Нельзя! Видишь?
Марина сильно раздвинула обеими руками свои ягодицы, показывая, почему именно нельзя. Разъёбанная дырень жопы ещё не сошлась мокрыми краями и перед Ийечкой пульсировало в слипшихся от спермы волосиках широкой чёрной дыркой очко. «Ну и что… Я осторожно!», Ийечка поцеловала Марину в левую оттягиваемую булочку. Затем она так же поцеловала в правую, а потом принялась целовать Маринины пальчики, приближаясь всё ближе к разрезу попы. «О, господи! Она “осторожно”!», Марина вздохнула от прилива хлынувших в неё чувств, опёрлась щекой о полотенце на стенке и поневоле выпустила из рук ягодицы. Ийечка тут же взяла её большие булки в свои ладошки и раздвинула их ещё немножко. Кончик носика её коснулся края разверстой дыры, щекотнул несильно, пробегая по самым краям, и Марина взвыла от радости. «Ийечка… Прелесть моя!.. Я сейчас здесь умру!!!». Наташа, уже вновь позабыв о подкрадывавшемся к ней сне, тихо хихикнула и взвела затвор чуть скрипнувшего «Кодака». Ийечка погрузила язычок в трепещущую раскрытую дырку, и лицо её наполовину скрылось между пышных ягодиц Марины. Через минуту Марина не вынесла сладких терзания, резко обернулась и поцеловала Ийечку в весь перепачканный Михалыча малафьёй ротик. «Теперь здесь… солнышко… потереби мне губками здесь… пожалуйста!..», Марина, задыхаясь, сжимала в пальцах вздувшийся до багряного сосок клитора. Ийечка ухватилась губками за пунцовую большую головку и замотала в стороны всем лицом. Марина зажевала полотенце со стены. Сильные сотрясающие конвульсии пошли по всему её телу и горячие упругие струйки ударили Ийечке в носик. Ийечка тут же перехватилась губками за влажные лепестки и всем ротиком вжалась в оргазмирующую Маринкину вульву. Носик её упёрся в нежную струнку перегородки попы с влагалищем, и девушке совсем нечем было дышать. Но Ийечка тихонько и быстро проглатывала, до тех самых пор, пока не опустошила до капельки всю пульсирующую в неге Маринину пизду…
Марина обессилено растянулась на постели. Наташа прикрыла несущую уже прохладный ветер фрамугу и затянула Ийечку к себе под простынку. «Всё, моя девочка, хватит баловаться! Немножко подрочим и спать…», она щёлкнула выключателем и светлый неон сменился уютным дежурным освещением. Подумав, Наташа выключила и его.
Через несколько минут погружённое в ночную темноту купе медленно погружалось в покачивающиеся на рельсовых стыках сны…
'Пехота'
– Доброе утро!
Наташа с наслаждением потянулась на краю своей нижней полочки, не открывая глаз и всем телом ощущая приятное соприкосновение с горячими со сна нежно-бархатными формами Ийечки притиснутой к стенке купе. Через несколько прекрасно-бесконечных секунд взор её сбросил, наконец, пленительные пелены утренних снов, и она чуть не рассмеялась совсем: запирать дверь (хотя бы на ночь!) так и не вошло, оказывается, вчерашним днём у них в привычку; на пороге купе стоял Коля со слегка ошарашенным видом и в остатках приветственной вежливости; из-за плеча его, чуть подпрыгивая от восторженного любопытства, то и дело выглядывала его жена Танечка; вид же Наташиных спутниц ошарашенным только слегка назвать было никак нельзя – Марина, спавшая в одном пеньюаре, больше схожем с полупрозрачной туникой, со свирепо-растроенным внезапной побудкой лицом скрывалась за собственными коленками на своей полочке где-то в районе подушки, а распахнутые во всю ширь глаза приподнявшейся на локотке Ийечки выражали смесь ужаса, непонимания и полнейшей от всего отрешённости…
– Коля с Танечкой! – Наташа, как смогла, удержала приступ нечаянного смеха и лишь улыбнулась на всех. – Приехали…
– Здравствуйте… – Марина шарила руками по полке в поисках провешенной на просушку и позабытой вчера на втором этаже простыни. – Доброе утро…
Ийейчка от нахлынувшего на неё стыда просто уткнулась всем личиком Наташе в плечо.
У Коли начал вставать…
– Ой, извините, пожалуйста! – с первым же шевелением своего друга в штанах Коля вышел из приключившегося с ним столбняка, и на его месте возникло отражающее бегущие за окном пасмурные перелески дверное зеркало.
– Ничего-ничего… – запоздало отреагировала уже вслед исчезшим гостям Марина и добавила, чуть расслабившись, наконец: – Очень даже приятно… познакомиться. Маша…
Наташа пряталась в приступе всё-таки посетившего её укромного хохотания лицом в области животика подгибающей коленки от щёкота Ийечки. Ийечка отбрыкивалась, рискуя на пару с Наташей оказаться на полу, и медленно возвращалась в осмысленный свой привычно улыбающийся вид.
Марина едва прикрылась сдёрнутой сверху своей простынёй и по плечи высунулась в коридор к пребывающим на чемоданах новым попутчикам:
– Извините нас, а? Мы через секундочку!
И через пять-десять минут, действительно, купе представляло из себя уголок вполне сносного пассажирски приличествующего порядка. За окном, то усиливаясь, то ослабевая, непрестанно лил дождь. Девять утра походили на шесть. И в свете неона у спешно опустошённого столика сидели с припухшими от сна веками три приведённые в божий вид пассии: Марина в атласе, Наташа в дорожном спортивном костюме и затянутая в чуть помявшийся галстучек Ийечка.
– А нас в девятый вагон посадили, пришлось через весь поезд пробираться! – рассказывала Танечка, устроившись на краешек свободного места рядом с Мариной, пока Коля запихивал чемоданы на антресоли купе.
– Так у нас станция маленькая, всегда в бригадирский сажают, – пояснил Коля, спрыгивая на пол и протягивая руку по очереди Марине и Ийечке. – Будем знакомы – Николай! Танечка…
– Марина… – Марина потрогала осторожно кончиками пальцев протянутую широкую ладонь.
– Ийя… Летина… – ладошка Ийечки утонула в объёме Колиной лапы. – Очень приятно. Ой! Мне же честное слово пора! Извините, пожалуйста… Дядя Женя всю ночь ведь, наверно, не спал!
Проводы Ийечки на службу состоялись по всей форме: Марина устроила на своё место Колю с Танечкой, а сама со всей тщательностью с помощью разведнабора из косметички помогла устранить или хотя бы замаскировать Ийечке перед зеркалом все следы миновавших ночных треволнений; Наташа, как могла, пыталась мешать слишком экстренному испарению милой Ийечки – гладила её по коленке, пытаясь забраться под юбочку, пощипывала за соски под жёстким бюстгальтером и старалась лизнуть в прикрытый воздушно-белой прядкой волос нежный чудо-висок… Пять минут совместных усилий привели Ийечку во вполне соответствующий правилам следования служебный вид, и, открыв дверь, Ийечка выскользнула в коридор из купе в надлежащем образе разносящей дорожно-пассажирские мелочи проводницы.
Коля с Танечкой со всем вниманием наблюдали процесс вплоть до напутственно-ласкового шлепка Марины под попку улетающей Ийечки, и когда дверь за этим очарованием закрылась, Коля не выдержал и уточнил:
– Девочки, а шахмат у вас с собой нет?
И потом, переодеваясь в туалете, подумал «Блин!», когда понял, что теперь его полувздувшийся причиндал под мягким трико будет виден всему пассажирскому составу вагона.
Кареглазая Танечка переодевалась в купе и подобных тревог не испытывала – девчонки рядом уже накрывали на стол, Наташа распрашивала об общих знакомых, а Марина с некоторым сомнением смотрела на пятизвёздочную чекушку араратского коньяка в сочетании с нарезкой из помидор с огурцами.
Впрочем, коньяк было решено оставить на десерт, и варварское сочетание перестало ему грозить. Завтрак же под знакомство получился настолько оживлённым, что плавно перетёк в обед. После обеда все,
