вкус! Какы страныи изыски! Грызть себя… Што грустишь-т, нелехко, людоедушка? Всех изжрав, а типер вроде некава? Как жи так, а вот вкусн сам друг! Приготов из себя кашку кусную… Бра-ыр-гга-а-а-а…
Дуже страшна газетка, так сталося. Оранживая, как солнышко, как лето, как море, как почему-то верблюд. Я вот гвозди сичас из сибя повыткаю и если не потикёт сильно кров стану ласковым. Полигшаит в котлах…
Свет – единственное истинное устремление всего живого. Всё стремится к Нему. Всё жаждет прийти. Всё спокойно и неторопливо в глубочайших своих проявлениях. Всё исполненно неостановимой, нестраждущей, небеспокойной силой невероятной и непостижимой сюиты Пути. Путь лежит сквозь бесконечный песок пустыни безрадостной. Песок мёртв и невесом в ощущении. Он озаряется признаком будто бы жизни лишь соприкасаясь со взглядом обращённым к Свету. И лёгкие искры соприкосновения будоражат и будоражат безмерное отсутствие долгого сна на великом Пути.
Волоколамск
О эй ы х ха!..
К-кому излагаю я жизнь как о просушку высечен ток?.. Кому заиккаяс пою?.. Кто прорвал фронт и оказался на вдруг всё ж заповеданно здесь??? Стелитесь по мне, вейте ветра…
По суху, вышло так, что нни-е довелось… Повидав реку Изыйдь оборот стал не нужен, не нов… И окунуло оземь в по самы портки…
Что-то беспокоит как снег тревожит мою иссохшую по тебе нежность… Седой как стал… как восток… как радость… как зимовье лютой литой… Из неб..ба соткан… Из любви и соли распят… Из-зай лейсся вновь и вновь и вновь мил лай смех как ток…
Потрогал лицо лапой и поседел… Потрогал лицо лапой и побледнел… Дотронулся до край гнёздышка и обрёл чуть…
Жил однажды в лесу неба друг… Ведь приход… Был его позади так давно… Очутился и как… теперь что – пал не пал, так живи… Он и жил… Только редко на звёзды брал взглядывал: видно там, что живёт на земле кое-кто?.. Да брал в руки холодный огонь себя спрашивал – «Разве настала пора?»… И постигал о себя – неверн путь… Искры верного лишь корёжатся о борта… Лайнер в крен изошёл… рвёт позёмка дрожь… Выход есть… Воздух гор… Солнце всходит как здесь… Люди дня… Утро мира… Люди любви… Как я долго истал по вас…
И вот не торопясь себя вынул из ножен шкатулки той как из табакерки мелодией пролился посмотрел оказался… Вокруг - … И никто бы не мог передать, да он был уже и – сумел… Поэзия тающих льдов… Поэма света из сегодня и навсегда… Лёд красой – мир северн, как сияние… Он и видел – а там была лью…
Как ж..жи так, ещё думалось, он и видим и нет… Что-то нужно ему у людей… Вышел лес… позади… Всё оставил, взглянул – есть ведь всё… А ан нет… У ийё по запазухой ножичек – может ночи точить, а ведь может составить то самое, что ага – из завета в завет… Он внимательно видел людей – кто вы есть?.. Я ведь снова пришёл – где мой лес?.. Где мой неба край и край звёзд?.. Средь бескрайних песков я рождён был песчинкою малою… Обнаружь…
А не просто текла и вода… Останавливалась… Замирала на миг… Словно сердце раз каждый в раздумии – дальше быть?.. Он запомнил ответ… Когда-то давно… Очень крепко запомнил… Крепко так, что потом так же крепко запамятовал… Воды жизни оставил пескам… Теперь здесь, очень рядом с тобой – обернись!!! Видишь ты как стоит, наблюдает и думает…
Он ждал счастья пригожего и в ожидании вечности рассуждал – стены Поднебесной Империи разве видели как прокрался сквозь них ручеёк?.. В день затмения как от неба происхождением начал путь… Светел путь… Неплутайка на нём и вся жизнь… А он очень любил обходить камни севером, оттого и восхода поток часто виделся в нём… А он уж как мог… Вынь тайка…
Кромешного сызрана волоколамск – видишь, ток?.. Кто увидел, тот тоже огонь… У него слёзы светлые, а смех из искр и небесного пламени… Как-то раз раздобыл себе лук… Лук, колчан, стрела острые… Ведь охотник и сталь теперь жить!.. Вышел сам о себя как иззюбр… Поле чистое, лёд гол, ток нов… Натянул тетиву небу невдомёк на святой перемысл: как же так?.. Все всмотрелись в него как в сам горизонт – так внимательно… Но не видели, но не видели, не видели ничего – его не было словно для них… Он же ту тетиву натянул на совсем изгиб… На совсем уж любви преиспятие… Осмотрелся по сторонам света – север везде?.. И тогда уж сорвал… Осторожно казалось, но напрочь ведь… С..себя о тот лук… Если будет возможность – будь памятью… И полети к родному дому… Отсюда к родному дому…
Выкуся (Колобок – румяный бок)
- Одного не пойму, долбоёб! – спросил сам себя Колобок – румяный бок. – На хуя ты от бабушки и от дедушки ушёл? Там тебя любили и нежили собирая из последних своих постромков, а тут… Эх, сожрут здесь тебя!…
Но не в привычку печалиться завалил на всё хуй и дале попёр. «Пиздец – рабы не мы!», думал в боевом походе своём Колобок, «Основная масса участвующих в процессе попросту околачивает хуем груши и считает это своим основным жизненым поприщем с претензией на даже смысл жизни. Лишь совсем небольшая часть действительно стремится и что-то хоть делает. И такая же совсем небольшая часть действительно стремается и мешает делать хоть что-то тем, кто хоть что-то делает. Обе практически незаметные части действительного противодействия традиционно слывут тунеядцами, бездельниками и почётом пользуются редко. Но занимать очередь – смысл, тошнить всем своим существованием – смысл, тереться глазами о грязь и гной денежных знаков – смысл; и изготавливать, изготавливать, изготавливать, склеивать усердно гнилые щепочки одна до одной на один на всех гроб. Сид Вишес умер у тебя на глазах? Хуй тебе, а не золото партии! Это просто в очередной раз сдохла не выдержавшая твоего существования твоя совесть. Пиздуй, небо крепкое!». В таких философских вот изысках и застал его Чудо-Медведь. Богатырь и так далее.
- Колобок-Колобок! – говорит. – Я тебя съем!
- А значок мой пионерский в сраке не застрянет, обезьяна из жопаю? – уточнил Колобок – он не любил медведей уже.
Медведь присел и задумался: «Что это за страна? Что же это такая за непонятная страна, в которой даже такие малыши знают Военную Тайну и так крепко держат свое твердое слово?». И нихуя хорошего ему не представилось.
- Я ушёл от дедушки, - сказал Колобок. – И дедушку моего положило в бою. И с тех пор для меня вы все – покойники. Я редко встречаю на дорогах своих живых существ, но ещё реже оставляю живых существ позади себя. Вот и подумай, лапауханькай, как это может быть пака. И вот ещё. Ты не знаешь – его,