Зато, на всякий случай, на стене появились портреты Пушкина, Циолковского, маршала Жукова, Юрия Гагарина, отца медицины Гиппократа (которого он переделал из изображения скульптурного бюста какого-то римского императора) или… наоборот — уже и не вспомнить…
А, впрочем, почему это не вспомнить?
Стас согнал морщинки на лбу, напрягая память.
Да, точно — это действительно было наоборот!
Как и вообще все тогда в его жизни…
Он вырезал из отцовской научной книги портрет Гиппократа и подписал под ним: «Император Деций».
Уж кто-кто, а римский император стал для него практическим образцом смысла жизни: ведь он имел для этого все: власть над целым миром, огромные деньги и возможность полностью жить в свое удовольствие. Ну, и разумеется, полную известность как тогда, так и на все последующие века. И даже тысячелетия.
А имя Деций Стас написал — потому что, как раз в то время читал о нем.
Велевший в наказанье сидеть ему в этой комнате и думать, как жить дальше, отец разрешил из всех развлечений оставить одну большую толстую тетрадь, в которой учительским почерком была написана историческая повесть отца Тихона «Приди и виждь» [9].
Он писал ее, когда еще не был старцем-монахом, а работал учителем истории в школе.
И в ней очень живо описывалось, как императорский курьер этого самого Деция развозил на корабле по провинциям эдикт о начале кровавого гонения на христиан.
Желая спасти своего сына Криспа, который верил в Христа, он взял юношу с собой. Во время морского путешествия тот познакомился с девушкой Златой. Кстати, по легкомыслию, купленной им, вместе с ее отцом и братом и вскоре освобожденной, рабыней. Они полюбили друг друга. Но потом, увы, в отличие от них с Леной, вынуждены были расстаться навсегда.
А весь экипаж корабля и его пассажиры (к сожалению, за исключением укоренившегося во зле капитана) благодаря тому, что на нем плыл пресвитер Нектарий, стал христианским. Просвещенные светом Истины люди, боясь, погибнув, так и низвергнуться навсегда на дно ада, приняли крещение во время страшного шторма…
Та книга на многое открыла тогда глаза Стасу.
И, как знать, не с тех ли пор в нем зародилась (значительно позже проросшая, словно зерно) мысль и самому писать исторические книги?
Не просто, чтобы люди читали их для полезной любознательности или праздного любопытства, а — с духовной пользой!
Как знать…
Во всяком случае, именно тогда он начал писать стихи…
И как хорошо, что паломники навсегда заклеили на стене всё то, чем он жил и к чему стремился, по своему незнанию, раньше.
Стас невольно улыбнулся, вспомнив недавние слова Лены, и покачал головой.
Маленький был, глупый.
Плохо, когда большие и умные продолжают жить так, словно кроме этой временной земной жизни не существует Небесной Вечности!
Рвутся изо всех сил к власти, славе, большим деньгам.
Даже не думая, что все-все-все земное когда-нибудь закончится для всех — без единого исключения!
Лично у него в голове — слава Богу! — от всех тех ложных смыслов жизни и следа теперь не осталось.
Как, к счастью, и в самом сердце…
Временное уступило место Вечному.
