не додумался? Но все равно, — тут же поджал он губы. — Могла бы и посоветоваться перед этим. Чтобы зря не беспокоить Ника, которому и так сейчас самому до себя. Я бы ей сразу сказал, что принципиально не собираю золотые монеты. Ну вы же знаете — потому что практически невозможно определить их стопроцентную подлинность. А для меня самое главное, чтобы монета была настоящей, а не подделкой!
— Самое главное, — перебил его обычно не позволявший себе такого неуважения к собеседнику академик, — чтобы у вас в молодой семье как можно быстрее воцарился мир! И порядок! Чего я от всей души и искренне вам желаю!
Деликатный и щепетильный ко всем мелочам, Владимир Всеволодович первым — что тоже бывало с ним чрезвычайно редко — положил трубку.
Точно давая понять Стасу, что он крайне недоволен им.
Да Стас и так сознавал, что во всем виноват был один только он.
Но это еще больше мешало ему первому подойти к Лене.
Обнять ее.
И сказать:
— Прости…
Ну как это сделать?
Как?..
Обычно, когда у него не было ответа на мучительный вопрос, он первым делом шел в церковь.
Так и сейчас.
Рядом был тот самый храм, который каждый день он видел из окна своего дома.
Тот самый, со старого московского дворика.
Только вместо деревянных изб вокруг него стояли огромные здания, всюду был асфальт, и о курах, свободно разгуливающих на травянистой земле, давно не было никакой речи.
Но храм внутри, судя по какому-то особому, ни с чем не сравнимому ощущению, которое возникало каждый раз, когда Стас переступал его порог, оставался таким же, как и в те — царские времена.
Старым.
Как говорят некоторые верующие люди, особенно бабушки, намоленным.
С большими, темными — сразу видно — древними иконами.
Две из которых «Знамение» Пресвятой Богородицы и святителя Николая Чудотворца увешанные драгоценными дарами-приношениями — были чудотворными.
Стас, трижды перекрестившись у входа в храм и оказавшись внутри него, по давней привычке взял чистые листочки, нарисовал сверху на каждом православный восьмиконечный крест и, согнувшись над столом, принялся заполнять их знакомыми именами.
В первую очередь, это были записки об упокоении отца Тихона и всех известных ему усопших родственников — целых четыре колена!
Два от знал от родителей.
А еще два подсказала приезжавшая изредка в гости из далекой Сибири старенькая мама отца.
Его бабушка.
Верующая, наверное, так — как верили после Крещения Руси все русские люди.
Ну, почти все. (Как говорится, в семье не без урода).
Но все равно — подавляющее большинство.
Ведь не зря же Русь во всех концах земли называли — святой!
Все, отшедшие в иной мир, при всем своем даже самом горячем и отчаянном желании уже не могли помолиться о себе.
