Большаков ещё поучится у нового подпоручика.
Ничего подобного я не ожидал услышать от майора Губанова, поэтому вышел из дома, который он занимал в деревне Броцены, куда мы временно передислоцировались после битвы, как громом поражённый и минут пять, никак не меньше, простоял у крыльца, обдумывая то, что мне сказал майор.
А потом махнул рукой на всё это и отправился к маркитантам. На полпути меня перехватил Жильцов, всё ещё носящий унтерский мундир, но без знаков различия, и фуражную шапку. Увидев меня, он снял с головы шапку и, комкая её сильными пальцами, сказал:
— Вашбродь, дозвольте обратиться.
— Что у тебя, Жильцов? — спросил у него я.
— Я слыхал у вас, вашбродь, денщика нет, хоть и положен. Один. А мне никак без армии нельзя. Я ведь с малых лет в солдатчине, с тех пор как мою деревню турок пожог и Новоигреманландский мушкетёрский меня подобрал. Некуда мне из армии возвращаться, вашбродь, так дозвольте остаться денщиком-то при вас.
— Даже не знаю, Жильцов, — пожал плечами я. Не было у меня денщика, хоть и должен быть, я сам привык обходиться, своими силами.
— Ежели вы думаете, — зачастил бывший фельдфебель, — что я одной рукой не управлюсь, так не бойтесь. Мне, всё одно, левой управлять учиться надо…
— Ничего, фельдфебель, — махнул рукой я. — Я привык один обходиться, так что будет у вас время, чтобы освоиться. Вас, кстати, как зовут-то?
— Василий, Петров сын, — ответил Жильцов. — Только, вашбродь, не гоже, чтоб вы к денщику на «вы» обращались.
— Хорошо, Василий, — кивнул я, — хорошо. Ступай ко мне. Я с младшими офицерами занимаю дом с единорожьими головами на коньках. Он стоит на восточном краю деревни.
— Ясно, вашбродь, сей час отбываю.
(Из личного дневника генерал-лейтенанта Джона Хоупа)
Сейчас, будучи уже пожилым человеком, я не без удовольствия перечитываю свои записи времён конца XVIII — начала XIX веков. Это был расцвет моей карьеры. Я, тогда почти не знавший поражений молодой генерал-майор, уверенно шагал по миру. Мои ботинки помнят горячий песок египетских пустынь и пыль испанских равнин, где победоносно шествовала британская армия воров и висельников — «красных мундиров».
Однако до сих пор не могу я найти объяснения одному досадному инциденту, что имел место в мае 18.. года. Он едва не стоил жизни мне и войны с Российской империей моей Родине. Наш экспедиционный корпус направлялся на помощь сэру Артуру Уэлсли, тогда ещё не герцогу Веллингтону, сражавшемуся с войсками Бонапарта в Португалии. В Плимуте мы погрузились на корабли эскадры вице- адмирала Штрейтхорста и отправились в длительное морское путешествие. Из-за тумана и весьма скверной погоды, мы были вынуждены пристать у какого-то пустынного берега, а не в Лиссабонском порту, как должны были. Вице-адмирал Штрейтхорст сообщил мне, что мы, скорее всего, в Испании, на вражеской территории и к своим придётся прорываться с боями. Меня это не смущало, как и моих солдат и офицеров, в конце концов, мы сюда прибыли драться.
Сообщив об этом офицерам и солдатам, я ускоренным маршем двинул корпус на юго- запад, к португальской границе. Это, наверное, было главной моей ошибкой. Красномундирники вели себя, как обычно, на вражеской территории — грабили, насиловали, в общем, занимались любимым делом. Никому и в голову не могло прийти, что мы не Испании, а на западе Российской империи. И что самое удивительное, на картах, что нас снабдило военное ведомство, была изображена именно та местность, по которой шёл мой корпус, только названия населённых пунктов были обозначены отчего-то испанские. К примеру, деревня Броцены, около которой мне нанесла поражение в двухдневном сражении армия генерала Барклая де Толли, на картах была обозначена, как Кангас-де-Нарсеа.
К сожалению, у меня не осталось ни одного экземпляра этих странных карт, чтобы предъявить их военному ведомству. Стоит также отметить, что эскадра вице-адмирала Штрейтхорста пропала после этого случая бесследно, отдельные корабли её были обнаружены в Новом свете, в составе нескольких пиратских флотилий. О самом Штрейтхорсте, до Второго пожара ничего не было известно…
Дорогой отец.
На днях я имел длительную беседу с майором Губановым, который имеет честь командовать теперь всем нашим батальоном. Он подробно объяснил мне причины, по которым оставил меня прапорщиком. Быть может, и незаслуженно, но он считает, что я ещё не готов к самостоятельному командованию.
Тем временем, наш полк быстрым маршем передислоцировался к Брянскому рекрутскому депо для пополнения личного состава. В депо нас уже ждали дирижабли «Святой Александр Невский» и «Гангут», на которые погрузили всю нашу Северную армию, теперь уже и не Северную, наверное. Мы ведь отправляемся на запад. Во чревах этих летучих Левиафанов мы отправились на западную границу, в город Вильно, только там есть аэродром, где могут приземляться дирижабли.
Вы, как обычно, оказались правы относительно беспорядков на границе Бонапартова детища, Великого княжества Варшавского. Видимо, нам придётся сразиться с гордыми шляхтичами. Кроме того, на границах княжества Франция формирует несколько армий. Быть может, это начало новой войны?
Прошу прощения за краткость письма, ибо писать практически некогда, армия постоянно на марше. Навеки Ваш покорный сын, прапорщик 2-го взвода 3-й роты 3-го батальона Полоцкого пехотного полка, Пётр Большаков.
20 июня 18..года
Глава 3, В которой герой отправляется в воздушное путешествие и узнаёт много нового
Грузиться в дирижабли было, честно скажу, страшновато. И не мне одному. Особенно бурно реагировали солдаты родом из глухих деревень, что мы забрали из рекрутского депо. Одни шептали строчки из Евангелия про «змия Левиафана», иные просто молились, третьи, бледные словно полотно, покачиваясь, шли во чрева дирижаблей. Перед посадкой, я не удержался и принял-таки «триста капель» дрянного коньяку, что продавал ушлый чиновник от военного ведомства из рекрутского депо. В общем, при посадке меня немного покачивало, однако держался я вполне достойно.
Пройдя по деревянному трапу впереди своего взвода, я вошёл внутрь дирижабля «Гангут», где капитан Антоненко беседовал с вахтенным офицером, по всей видимости, квартирмейстером, ответственным за размещение наших полков на борту дирижабля. Я подошёл к ним и спросил:
— Господин штабс-капитан, куда вести солдат?
С тем же вопросом подошёл подпоручик Эбергард-Шютц, присланный нам на смену покойному Федорцову и ушедшему на повышение Антоненке.
— Кондуктор вас проводит, — ответил нам вахтенный офицер.
Молодой унтер-офицер флота коротко поклонился нам и попросил следовать за ним. Мы шагали гулкими коридорами, от которых и у совершенно здорового человека начнётся приступ недавно открытой болезни клаустрофобии, сиречь, боязни закрытых пространств.
— Два кубрика для взводов, — когда мы, наконец, пришли начал объяснять кондуктор. — Отдельные каюты для штабс-капитана, поручика и подпоручика и одна на двоих — для прапорщиков. Денщики живут в одной каюте с офицерами, но для них есть места и во взводных кубриках.
— Как ориентироваться на вашем корабле? — спросил у него штабс-капитан Антоненко.
