волшебной стране, где у каждой маленькой девочки есть шанс стать принцессой. Не родиться ей, а именно стать.
— Как Марта Скавронская?
— Дурак!
— Извини.
— Не извиню. Ты в этой сказке будешь добрым волшебником.
— Каким?
— Добрым. Это тебе в наказание.
— Ага, понятно. И подарю маленькой девочке хрустальные туфельки?
— Что за вздор? В них же ходить совершенно невозможно! Туфельки самые обычные.
— А где волшебство?
— Не будет никакого волшебства. Вот принц будет. И любовь будет, и свадьба. А добрые волшебники должны пить цимлянское, кричать «Горько!» и дожидаться внуков.
— Вот оно, значит, как…
— Именно так, — императрица смотрит с вызовом. — Это тебе с женой повезло, а своим сыновьям я не желаю выбирать невест среди захудалых немецких побирушек!
Гитлер капут, бля… Мне нечего больше добавить…
Мы переночевали на какой-то почтовой станции, название которой тут же вылетело из головы, и наутро удивительно быстро поехали дальше. Дорога странным образом воздействует на женщин — отправившись из дома после утомительных и долгих сборов, они разом превращаются в решительных и целеустремлённых особ, способных путешествовать почти без остановок, лишь бы поскорее вернуться к привычному уюту и комфорту.
Про вчерашний разговор не вспоминали, просто сидели и смотрели в разные стороны, пересчитывая полосатые верстовые столбы, а будущая принцесса Дашка тайком протащила в возок полную муфту заранее слепленных снежков, и безнаказанно обстреливала старшего брата. Тот не отвечал, боясь засветить в лоб августейшим особам, но громко обещал дождаться весенней крапивы, и уж тогда отплатить сестричке за всё.
Юная фрейлина украдкой от строгой наставницы показывала язык и повторяла:
— Не отплатишь, не отплатишь!
— А вот увидим.
— И не увидим! Ты весной на войну уйдёшь, там генералом станешь, а генералы крапиву не рвут. Им не положено!
— Дашенька, а с кем же он воевать будет? — удивилась императрица.
— С англичанами, — уверенно ответила девочка. — Мне Миша обещал живого английского принца привезти.
— Вот как? И что ты с ним будешь делать?
— Хлебом кормить. Маленькие такие кусочки хлеба буду ему в клетку бросать, а когда он издохнет, попрошу похоронить в саду.
— А зачем в саду?
— Чтобы сидеть около могилки, и жалеть его.
— Добрая какая девочка, однако! — это уже я вмешиваюсь в беседу. — Боюсь огорчить, но этой весной мы не станем воевать с Англией.
— Точно?
— Точнее не бывает.
Дашка тяжело вздохнула, бросила взгляд на брата, и тихо-тихо прошептала:
— Значит, Мишка выпорет крапивой…
— Раз-два-три, раз-два-три… Плавнее движения, Елена Михайловна! — генеральша Бибикова изобразила отчаянье, переходящее в панику. — Сколько можно повторять — во время танца вы кладёте руку партнёру на плечо, а он поддерживает вас за талию.
— За что, простите?
— За талию, — и генеральша пальцем показала, где оная располагается.
— Срам.
— Нет, Елена Михайловна, срам — это отсутствие талии, но у вас-то она есть! И по нынешним временам не уметь танцевать — стыдно.
— Домна Алексеевна, зачем мне такое умение?
— Что вы такое говорите, голубушка? — всплеснула руками Бибикова. — А ну как на балу в Москве сам Наполеон пригласит?
— При муже-то? Да Александр Фёдорович ему…
— Я подразумевала тур вальса, а не что-то иное.
— Про что-то иное даже думать пусть не смеет, недомерок!
— Введёте вы государство в конфузию, Елена Михайловна.
— Значит так этому государству и надо. Чего удумали, мужних жён учить танцевать вальсы.
— А чему же ещё?
— Как это чему? — Белякова остановилась посреди залы, заставив растерянно моргать партнёра, престарелого генерала Бибикова. — Женщине в жизни много полезного нужно знать — хозяйство вести, пироги печь, варенье варить, из пистолетов стрелять, сабельный бой опять же…
— Что? — поразилась Домна Алексеевна.
— На саблях рубиться, — охотно пояснила Елена Михайловна. — В купеческом деле как бы не важнее арифметики.
— Ах, сударыня! — оживился генерал. — Я сразу почувствовал в вас родственную душу.
Генеральша мысленно застонала и закатила глаза. Если муж сейчас начнёт рассказывать, как ходил на Крым под началом самого Миниха, об уроках танцев можно будет забыть. А ведь губернатор просил непременно выручить в столь деликатном деле.
— Порфиша, друг мой, ну к чему ты начинаешь?
— Молчать штафиркам! — впервые в жизни Порфирий Петрович повысил голос не на врага, а на собственную жену. — Хорошему фехтовальщику раз плюнуть освоить эти ваши дурацкие танцульки, нужно только показать правильно.
— Каким образом?
— Сейчас увидишь. Гришка, где тебя черти носят? Подай сабли!
Гришкой оказался седой сморщенный старичок, хромающий на правую ногу, но ещё сохранивший военную выправку. Начав когда-то службу денщиком у юного прапорщика, он так и прижился при командире, став доверенным слугой, управляющим, и другом одновременно.
— Прикажете обычные, Ваше Превосходительство?
— Нет, давай те, что при Ставучанах с паши снял.
— Ого!
— Не ого, а бегом! И полотенца принеси — чую, жарко станет.
Где-то через половину часа изнывающий от неутолённого любопытства Григорий не выдержал, и приник ухом к замочной скважине. Прихваченная прострелом спина возмущённо застонала, но смирилась под приказом извечной человеческой слабости, порой бывающей неодолимо сильной.
— Сударыня, я бы доверил вам командование левым флангом.
— Муж не пустит, Порфирий Петрович.
— И правильно сделает.
— Это почему же?
— В таком случае ему придётся возглавить дивизию. Он же у вас по финансовой части при государе?
— Да за всё берётся. Александр Фёдорович у меня работящий. Недавно вот к персиянам по делу
